Был, говоря профессиональным языком, и серьезный оперативный смысл в моральном терроре против бывших разведчиков: власти любой ценой стремились вскрыть агентуру Главного управления «А» в западногерманских учреждениях и НАТО. Гроссмана и его коллег неоднократно обещали оставить в покое при одном условии — они должны раскрыть свою агентуру. Насколько мне известно, они держатся стойко. Я низко кланяюсь им: нельзя ни при каких обстоятельствах предавать людей, доверивших свои жизни нам, разведчикам.
Преследование бывших разведчиков вызвало расхождения в политических и правительственных кругах Германии, но сторонники разумного решения — прекращения гонений, скажем, путем объявления общей амнистии — оставались в меньшинстве. ХСС, ХДС, влиятельные элементы СДПГ жаждали мести.
Руководство КГБ, его сотрудники тяжело переживали судьбу своих восточногерманских товарищей. Близко к сердцу принимал все происходящее председатель КГБ. Однако наши возможности были ограничены. Советская сторона не проявила реальной заботы о своих союзниках ни при заключении договора с ФРГ, ни при его ратификации. Мы добивались, чтобы Горбачев прямо поставил вопрос о недопустимости преследования разведчиков на очередной встрече с Колем. КГБ был готов гарантировать, что он не использует ни сотрудников, ни агентуры восточногерманских спецслужб. Насколько мне известно, президент СССР обошел этот вопрос. Комитет получил разрешение Горбачева принимать в Советском Союзе на постоянное проживание лиц, подвергающихся преследованиям за работу в разведке ГДР. Практического значения это не имело — желающих довериться разваливающейся на глазах великой державе не нашлось.
Хонеккер в Москве
В мае 1991 года в Москве оказался, однако, восточный немец номер один — Э. Хонеккер и его супруга. Его прибытие не было полной неожиданностью, в советских руководящих кругах муссировался вопрос о необходимости какого-то жеста в сторону прежних союзников, демонстрации твердости, преданности если не политическим, то человеческим обязательствам. Видимо, слова ушедшего в отставку Шеварднадзе о тех, «с кем мы делили хлеб и соль», все же не были пустым звуком: многих деятелей Кремля и Старой площади беспокоила мысль о вчерашних соратниках — расстрелянном Чаушеску, отданном под суд Живкове, преследуемых Хонеккере и Мильке, загнанных в угол Биляке и Якеше. Можно допустить, что задумывались они при этом и о собственной участи.
Решение о вывозе Хонеккера из советского военного госпиталя советским военным самолетом готовилось где-то в высших сферах и утверждалось Горбачевым. От наших неофициальных контактов на Смоленской площади прошла невнятная информация о том, что канцлер Коль якобы дал понять, что перемещение Хонеккера в Союз было бы приемлемым для германской стороны выходом из складывающейся вокруг бывшего лидера ГДР ситуации. Наши источники в Германии такими данными не располагали.
