И Лена поспешила за ней, найдя, что в такой толпе ей действительно стоит держаться поблизости от своей тетки.
* * *
Я же в это самое время размышляла, как мне провести день. Ничего конкретного в голову не приходило, я подремала, а потом встала и подобрала валявшиеся после Ленкиного ухода вещи. Потом в ванной комнате над раковиной я тщательно перемыла все чашки из-под кофе. Затем навела порядок на тумбочке, где у нас с Ленкой находилось немудреное хозяйство: чай, сахар, чашки да привезенная из Москвы на всякий случай пачка печенья. И как я ни тянула время, до завтрака, прилагавшегося к проживанию в номере, все равно оставалось еще пятнадцать минут. Тогда я подошла к зеркалу, висевшему в крошечной прихожей, и близко, почти вплотную придвинув к нему лицо, уставилась на себя. Я разглядывала себя тщательно, сантиметр за сантиметром, сверху вниз и с одного бока до другого, несколько раз меняя направление взгляда. Мне не нравилось в собственном лице ничего, ни одной детали, рассмотренной ни по отдельности, ни вместе взятыми. Мне не нравились мои глаза, брови, уши, волосы, не говоря уже отдельно о носе, губах и подбородке. Щеки с разных ракурсов казались мне то слишком толстыми, то не в меру выдающимися. Брови слишком густыми, а ресницы, наоборот, слишком тонкими. Глаза мои были невыразительными, а за описание их цвета не взялся бы самый продвинутый литератор: на их тусклом, неопределенном фоне без всякой системы мельтешили дурацкие черточки и загогулины. Губы были не слишком тонкие и не толстые. Они не придавали мне ни очарования, ни злости. В них не было никакого характерного изгиба – ни следа характера, каприза или глупости, которые придают женскому лицу очарование. Ни одного намека на силу воли, решительность или еще на что-нибудь такое, что внешне отличает одного человека от другого, в моем лице не было заметно. Я убедилась, что я была никакая. Но что показалось мне еще более страшным, вместе с этим «никаким» моя кожа уже стала утрачивать и присущую молодости упругость. Я поднесла руку и потрогала свой подбородок. Он показался мне обвислым и мягким. Чтобы рассмотреть лучше свою кожу, я почти прилипла к зеркалу. И вдруг увидела целиком расплывшееся отражение своего лица: на меня из зеркала опять, не мигая, смотрела мудрая черепаха. Она была внимательная и старая. Я ужаснулась, отпрянув, но тут простая мысль остановила меня.
Ну и чего же в таком случае я хочу? Я еще должна радоваться тому, что имею. Как я вообще могла рассчитывать на то, чтобы стать чьей-то женой? Оказывается, я не так уж бедна – у меня, во всяком случае, была моя поездка в Париж, и уж ее-то никто у меня не отнимет. Я вспомнила чувство, которое возникло во мне, когда я впервые услышала от Ленки предложение поехать вместе с ней. Я вспомнила туманное видение острова Святого Людовика, течение Сены и контрфорсы собора Богоматери. И я решила: сегодняшний день принадлежит целиком этому месту. Я пойду туда, я найду эту самую скамейку, я буду есть мороженое, пить кока-колу, я буду думать о НЕМ, вспоминать только хорошее, и я подарю ему жизнь в моих мыслях. У нас с ним снова будет целый день жизни. Я решу проблему утраченного времени. Мы познаем жизнь через ощущения. Я буду ощущать его присутствие через воспоминания. Один день жизни в воспоминаниях – много это или мало? Я душу бы заложила, чтобы он целый день думал обо мне! И приняв это решение, я успокоилась. Мне стало легче. Я отошла от зеркала, умылась очень горячей водой, растерла полотенцем лицо и в почти хорошем расположении духа отправилась на первый этаж гостиницы завтракать.
