Проститутка в постели затмит любую актрису. Она разыграет оргазм, как опытный шахматист простую партию. Мат в три хода. Стены расползутся по швам от натуг ее голосовых связок. Кожа у клиента хрустнет, как яблочная кожура от надкуса – страсть заставит щелкать зубами, разгрызая несуществующие орехи. Ногти углубятся на полсантиметра в спину партнера, – партия.
И только подмываясь в душе, она посмотрит на себя в гостиничное зеркало, и хорошо, если усмехнется. Браво, дорогуша, «Оскар» за роль второго плана. И конечно же, мастерская работа звукооператора. А замысел режиссера чего стоит?
Клиент в экстазе, он почувствовал себя жеребцом, обскакавшим табун себе подобных. Плешь, арбузное брюхо с пол-литра виски внутри, в котором плавают плитки шоколада, стейк и листья салата, арбузный хвостик под пупком.
Маша рассказывала, как она училась у своей подруги тонкостям пастельных сцен. Их имели двое мужчин на соседних кроватях, и у нее была возможность из-под тешка наблюдать за более опытной коллегой по блудному цеху. Та вела себя так, будто именно этой ночью ей довелось встретить своего суженого. Со временем Маша освоила азы притворства, что сказывалось на цене за услуги. Клиенты платили сверху, в обход сутенеров. Но со мной все было иначе. Перед тем, как она начнет раздеваться, приходилось выключать свет.
Толстый работал ночью в ларьке – продавал пиво и «сникерсы» ночным активистам потребления легкой пищи. Он жил в коммунальной квартире, состоящей из двух комнат. Ванны не было. Соседка слыла агентом милиции, жилконторы и петербургской телефонной сети. Ее ноздри-уши торчали между звуковых сигналов в телефонной трубке и во всех щелках, где могло пролезть бабье любопытство. Поскольку это был первый этаж, то занавесочка на окне, придерживаемая ее заботливой рукой, подергивалась каждый раз, как хлопала входная дверь.
Толстый отдавал мне ключи, и мы с Машей ехали на «Ломоносовскую» в дом, именуемый в народе «колбасой». Он имеет вид вытянутой, чуть загнутой кишки, если смотреть сверху. Один из соколов сталинский архитекторы хотел построить монументальное здание, которое с высоты птичьего полета читалось бы как серп и молот. Не достроил. Можно считать вышесказанное байкой, если бы не одна парадигма на проспекте Стачек за одиннадцатым номером дробь пять. Школа, возведенная в 1927 году, являет собой серпасто-молоткастый символ тоталитаризма, только оценить его могут лишь вороны, летающие поверх крон деревьев, да обладатели компьютерной программы «Топ-план Петербург», где изображен каждый дом города (вид сверху). Еще один подобный нонсенс – Центральный академический театр Российской Армии в Москве, сооруженный в виде пятиконечной звезды. А сколько их еще возводилось в эпоху первых пятилеток по всей Стране Советов, известно только усопшему Джугашвили.
