, ни
«Шпигель», ни ФАЦ по сей день так и не сообщили о прекращении начатого в отношении меня уголовного расследования. А ведь я не разглашал никаких секретов, никого не предавал и не совершил никаких уголовных преступлений. Во всяком случае, тогда я понял появление сообщений обо мне следующим образом: можно публично расправиться с человеком, а впоследствии не признать совершенной в отношении него несправедливости. Независимо от моего, незначительного, случая, людям просто следует это знать. Во всяком случае, сегодня я не могу удержаться от улыбки при сообщениях СМИ о разоблачениях политических деятелей, или когда все СМИ вдруг начинают сообщать об обыске в чьем-то доме в связи с каким-либо подозрением. Порой за этим кроются совсем иные причины, как я убедился на собственном опыте. А журналисты не обязаны впоследствии сообщить правду, чтобы реабилитировать тех, с кем они расправились. Я считаю постыдным тот факт, что ФАЦ, которая в 2004 году сообщила (правду) о произведенном у меня обыске, впоследствии, после прекращения возбужденного в отношении меня уголовного дела, не восстановила мое доброе имя и до сих пор не извинилась передо мной за свое поведение. Тем не менее я постарался сохранять в этой книге верность фактам и в отношении ФАЦ. Но для меня не стало неожиданностью, что журналист Штефан Ниггемайер в связи с другим случаем написал, что ФАЦ умалчивает своим читателям об «имеющей большое значение критике» в свой адрес
>105. И он сообщает, что один из окружных председателей молодежной организации ХДС «Юнге унион» перестал выписывать ФАЦ из-за одностороннего характера ее репортажей
>106. Сегодня я это хорошо понимаю.
Ах да: в те годы, когда представители тогдашней элиты буквально забрасывали меня секретными материалами, я поддерживал особо близкие отношения и с Берндом Шмидбауэром (ХДС). До 1998 года он был координатором секретных служб в Ведомстве федерального канцлера. Ранее я уже описывал в моих статьях, как он запирал меня в Ведомстве канцлера в одной из комнат, чтобы я мог спокойно просматривать документы с грифом секретности и выписывать для себя самые важные пункты. Впоследствии мне выдавали такие документы на руки или даже присылали их мне на дом.
Многие материалы, конфискованные при обыске моей квартиры, были получены из офиса Шмидбауэра, на них стояла его подпись, так что их связь с ним могла быть легко установлена. Но прокуратуру, ведшую тогда расследование в отношении меня по подозрению в «разглашении государственной тайны», это не интересовало. Хотя с юридической точки зрения предателем был, вероятно, не я, а Шмидбауэр.
