Я попала в Афганистан в тот замечательно буйный период, когда в спецмагазинах алкоголь продавался всегда и ящиками, афганцам не возбранялось принимать участие вот в таких межгалактических сабантуях, деньги из казны Евросоюза и США лились рекой, правда, в карманы специалистов того же Евросоюза или США. Но даже и так – эти фонды были действительно гостеприимны, и мы гуляли на всю катушку.
* * *
…«Все равно почитайте, даже на фарси». Мы забились в уголок, сдвинули впереди стулья. Худой, сутулый пожилой афганец в неизменно потертом костюме, с невероятно длинными пальцами, пронзительно печальными глазами и русская девушка, которая притащилась на этот конец света то ли по ошибке, то ли по какой-то космической необходимости.
И он читал. На языке ангелов. Ведь фарси – это язык ангелов. В нем столько гласных, мягких «ч» и «эль», что когда они говорили, мне казалось – это канарейки. Целые кварталы канареек, куда меня однажды провел Ахмед. «Птичий рынок, сюда нельзя женщинам, тем более иностранкам». Но мне было можно, так как он знал каждого бомжа на базаре. Со всеми он почтительно раскланивался, три раза целовался. Многие в ответ целовали его руку. Птицы в каждом дворе, клетки, клетки. Каждый двор – поющий. И люди такие же – как птицы.
«Ты же не понимаешь, что я читаю?» – «Нет, конечно. То есть – да». Иногда он переводил какие-то фразы. Но мне просто нравилось слушать. Словно литургию. Где ничего непонятно – и понятно все. «Читай, Ахмед. Продолжай…» Я периодически приносила водку, мы смотрели в бесконечно звездное небо, которое на двухтысячной высоте Кабула еще ближе, и мне казалось, что я стала ближе им – крылатым.
«Война не только разрушила нашу страну. Она убила наши души. Нам предстоит долгий путь – домой…» Он писал по ночам, все подряд: статьи в газеты, рассказы, стихи, заметки по агрономии. По утрам он строил дорогу и оказался самым смышленым строителем, так как не воровал, и его почитали как учителя.
«Ахмед, возьмите меня тоже по святым местам». Несколько узбечек, Ахмед в национальной длинной рубахе и я сели в старый грязненький микроавтобус (чтобы не привлекать внимание) и отправились к могилам святых. Я среди них была единственная христианка, и мне порекомендовали остаться в машине, а не ходить в маленькую мечеть на кладбище. «Надень платок, – заговорщицки шепчет мне Ахмед. – И делай то же, что Феруза». Водитель с осуждением что-то говорит Ахмеду и стреляет в меня глазами, видя, что я пробираюсь вслед за всеми. Я выпрыгиваю из машины, заматываюсь шарфом по уши и плетусь за вереницей узбечек. Мы возле надгробия воина священного джихада. Страшные и странные слова. Все молятся. Я тоже. Подношу руки к голове и потом опускаю в ладони лицо. Меня никто не замечает. Мне странно и тихо. Надгробие воина, погибшего за свободу. Какая разница, чью…
