Позже вечером подруги отвели ее в те покои, в которых Настуся уже побывала, когда ее только привели в этот дом. На вопрос, чему здесь учат, ей ответили:
– Всяким глупостям! Сейчас сама увидишь.
Здесь наставницами были женщины, и возглавляла их та самая начальница, которая переодевала Настусю.
Они учили любезничать, садиться на колени, нежно и пылко целоваться, плавно ходить по покоям, одевать и раздевать мужчин (которых представляли деревянные куклы в человеческий рост), обнимать, изящно повязывать чалмы и тюрбаны.
Настусе эта наука не понравилась. Она и представить себе не могла, как можно целовать кого-либо, кроме Степана. Но припомнила слова Ванды и задумалась.
В эту ночь она долго не могла уснуть. Думала обо всем, что увидела и услышала в этой странной школе. И только одно ее радовало: похоже, ей удастся самой повернуть учение в том направлении, какое ее интересует. Уже с первого дня, следя за поведением учителей, она надеялась, что у нее это может получиться. Утешившись этой мыслью, Настуся крепко заснула.
Вскоре ей удалось понять главное различие между ее учителями. У Абдуллы не было бога, кроме Аллаха, не было другой власти, кроме султана, не было иного мира, кроме исламского. Он был добрым и, пожалуй, приятным человеком. Но напоминал ей вола на току в молотьбу, который без конца ходит по кругу, хоть временами этот круг и оказывается довольно широким. Абдулла с восторгом говорил о величии власти султана, о красоте турецкой столицы и ее дворцов, о цветущих садах, о пышных одеяниях придворных, о мощи турецких войск, о далеких странах, которые покорились Турции, об их богатствах и красотах, о тайнах Востока. Но основной мыслью всех его рассказов была идея о предначертании. Все будет так, как должно быть, как предназначил Аллах. И этим он сильно отличался от итальянца. Именно так разнятся Восток и Запад.
Риччи же во всем подчеркивал значение человеческой мысли, предприимчивости и труда. Даже то, что выглядит совершенно неотвратимым, человек порой способен изменить.
Настусе это пришлось по душе. Потому что она ни на миг не расставалась с мечтой о бегстве, о том, что когда-нибудь вырвется из этого чуждого ей мира, в который ее насильно заключили, а теперь, помимо нужных и важных вещей, пытались приучить к поцелуям и любезничанью. Эту науку Настуся ненавидела так же сильно, как любила то, чему учил Риччи. Затаив дыхание, слушала она его рассказы о великолепных дворцах и храмах Рима, о царице морей Венеции, раскинувшейся на ста двадцати двух островах в морском заливе, о ее Большом совете, о могуществе дожей, о Золотой книге родословий венецианской знати, о сырых темницах в подземельях дворцов, об университетах в Падуе и Болонье и художественных школах Флоренции, о Ватикане и прочих чудесах эпохи Возрождения.
