Незадолго до окончания мной школы свершилось большое историческое событие: умер великий Сталин. Я говорю «великий» без всякого цинизма или сарказма. Он был не просто велик – он был огромен. Он был везде, во всем и всегда. В отличие от большинства моих одноклассниц, я не питала к нему никакой любви, и даже наоборот – в окружавшей меня среде очень многое было уже известно, – но я прожила всю свою жизнь при нем, и трудно, просто невозможно, казалось, представить себе, что эта гигантская глыба, неизменно стоявшая за всем и висевшая надо всем, внезапно превратилась в пустое место. Люди были в ужасе – как же теперь жить дальше, без него? Я в ужасе не была, но и мне казалось странно, непривычно. И еще – так, будто свалилась со всех нас огромная тяжесть, а легче не стало…
В школе классная руководительница начала было траурную речь, но на полуслове залилась слезами. В классе раздались громкие рыдания. Я посмотрела на Аду. Она сидела с мрачным, слегка брезгливым выражением лица. Но – в глазах у нее стояли слезы!
– Ты чего? – шепнула я ей.
– Действует! – прошептала она. – На тебя тоже?
Тут только я почувствовала, что и сама готова заплакать. Я не испытывала ни малейшей печали, напротив, настроение было приподнятое, возбужденное, но всеобщие слезы увлекали и меня. И я с удовольствием заплакала. Рядом всхлипнула Адка.
В классе шла настоящая вакханалия горести. Девочки стонали, падали головой на парту, обнимались, рыдали друг у дружки на груди, громко сморкались. Мы с Адкой сдвинулись поближе и тихо перешептывались сквозь слезы:
– Вот идиотство!
– Массовая истерика.
– Мы с тобой тоже хороши.
– Две рёвы-коровы!
Через несколько дней тело было выставлено в Колонном зале для всеобщего прощания. Народу туда повалило – видимо-невидимо. Ну, и мы с Адочкой отправились, конечно. Интересно же. Ну, и, разумеется, подоспели в нужное время в нужное место. Иосиф Виссарионович, как известно, захватил с собой в подземное царство порядочное число своих безутешных сограждан. И мы с подругой чуть-чуть было не попали в эту почетную свиту. Шагали мы шагали в густой толпе по Трубной площади, обменивались потихоньку замеченными любопытными деталями, и вдруг толпа втянула нас в узкий коридор: с одной стороны – глухая стена дома, а с другой – плотно стоящие в ряд военные грузовики и между ними кое-где конные милиционеры. Сразу стало тесно и душно, сзади напирали все сильнее, мы с Адой вцепились друг в дружку, и толпа приподняла нас обеих, ноги оторвались от земли. Нас несло прямо к углу, а из-за угла слышались раздирающие вопли. Сделать ничего было нельзя, и я поняла, что сейчас нас сомнут, свалят и растопчут. В этот момент кто-то схватил меня за ворот пальто, моя рука вырвалась из Адиной, меня выдернули из толпы и бросили в кузов грузовика. Я закричала: «Ада! Ада!», – и тут же она плюхнулась в грузовик рядом со мной. «Вот тебе твоя Ада!» крикнул молодой милиционер на лошади и снова свесился с седла, вытаскивая из толпы следующего.
