- А то вы ночью не слышите, что делается, - недовольно огрызнулась девица из угла.
- Да тебе все едино - что ночью, что днем, - беззлобно возразила женщина.
- Завидуешь? - в углу послышался сдавленный смех.
- Дура.
Женщина снова принялась за кофту.
Я приподнялся, пытаясь разглядеть тех, в дальнем углу: парень опрокинулся на подушку, девушка висела над ним, - лица не разглядеть, только спутанные черные волосы да широкие дюжие плечи, обтянутые синей футболкой, которым и добрый мужик позавидовал бы.
- Новички, должно быть? - спросил я пожилую женщину.
- Она только что приехала откуда-то с целины. А он из наших "старичков", уже третий год доживает. Вот и соскучился, бедный...
- А чего мне скучать? Житуха нормальная... По сто восемьдесят зарабатываю в месяц, - донеслось из угла.
- Вы что ж, пожениться решили? - спросил я.
В углу засмеялись. Прыснула и белобрысая девушка за столом.
- Она его лет на десять старше, - сказала девушка с таблицей в руках.
- Возраст не помеха, дело прошлое, - донеслось из угла.
И снова хохот.
- Весело живете! - сказал я.
- Это еще хорошо - в бараке живем, - сказала пожилая женщина. - Тепло. Зима пришла - времянку проложили, по ней и ездим. А вот всю осень жили возле делян в будках. В каждой будке восемь человек. Повернуться негде комары, холод, грязь... Ездили туда на волокушах. Двадцать пять верст два дня едешь. А потом работаешь по двенадцать часов, чтобы наверстать упущенное в дороге.
И сразу разговор становится общим.
- А дорога-то не оплачивается...
- Рябчики нас заклевали...
- У нас одно дерево повалят, у десяти других сучки пообламывают. Вот они и висят. Сунешься за хлыстом - он тебя сверху и долбанет.
- Вальку Парилова, шофера, стукнул рябчик. Долго валялся, дело прошлое, - не вытерпел и влюбленный.
- А Белова лесина зажала... К пихте его притиснула. Чокеровщики шли, чокера собирали. Вдруг слышат - что такое? Вроде коза блеет. Подошли - а это Белов. Он уже голос потерял.
- Бывает, дело прошлое.
В барак ввалился высокий парень в свитере, без шапки, лохматый, как медведь, и заголосил:
Обниму свою милую женушку
И усну на груди у нея...
- Ты что, Чечиль, с ума спятил? Орать в такую пору? - сердито сказала девушка с таблицей в руках.
Между тем на койках никто даже не шевельнулся. А Чечиль, покачиваясь, пошел к столу и плюхнулся на скамью рядом с рябенькой кофточкой:
- Эх, Любушка-голубушка! Я тебя на Ангарскую сосну не променяю. Звали не поехал. И никуда от тебя не поеду. Да брось ты эту стиральную доску! Он потянулся за таблицей.
