Отправившись в путь, он лишь раз оглянулся и увидел, как Мария приказывает закрыть за ним ворота. Он понял, почему она сделала это. Но в тот момент он не мог выполнить ее просьбы, он не мог мыслить как король. Он должен был думать, как отец.
– Отец, – прошептал он.
Трудно себе представить. Каждый раз, когда он лежал в постели с Марией, положив руку на ее живот и размышляя о том времени, когда у них появятся дети, даже тогда у него не получалось вообразить их лица, голоса, смех. Он никогда не мог представить, как будет выглядеть его сын или дочь. Но в последнее время подобные желания исчезли. Семья начала казаться ему чем-то мерзким. Слово «отец» пробуждало в нем мысли не о собственном ребенке, а о Генрихе, короле с его болезненным противоречием.
Все свое детство Франциск почитал этого человека. Генрих казался ему самым смелым, сильным и мудрым. Но последние несколько месяцев развеяли, уничтожили эти воспоминания. Поступки короля нельзя было простить. Он хладнокровно убивал невинных, не беспокоясь о свидетелях. Король верил в то, что обладает божественным правом. Он пытался казнить королеву, мать Франциска за измену. Он заставил Баша жениться на Кенне. Он убил солдат Франциска во время праздника военно-морских сил, король спланировал все так, что торжества обернулись кровавой пародией.
Франциску было известно обо всех грехах короля. И то, что он знал, должно было облегчить его вину в смерти отца, но нет. Он продолжал думать о той минуте. Он сделал это на рыцарском поединке: украл доспехи солдата, затем опустил забрало, чтобы лицо было прикрыто и его не узнали. Его отец был опасным, неуравновешенным, готовым убивать еще и еще. Единственным выходом мог бы стать государственный переворот с участием военных, но это было опасно и слишком рискованно. Франциск должен был это сделать, разве нет? Кто бы еще это сделал? Разве это не был единственный вариант?
Король сошел с ума. Его нужно было остановить. Франциск до сих пор помнил отца, лежащего на кровати в предсмертные минуты. Повязку на его лице. Он все еще чувствовал необычную тяжесть копья в руке, когда он готовился нанести удар. Звук, раздавшийся, когда оно вонзилось в левый глаз Генриха. Кровь.
Чемпион с галопа перешел на легкий бег, потом на рысь, и Франциск понял, что приближается к селению.
– Что за черт? – прошептал он, его глаза расширились, когда он посмотрел на дорогу.
Там стояло домов двадцать с соломенными крышами, во всех было темно. Свет исходил лишь от луны, которая то появлялась, то пропадала, когда по небу проплывали облака. За церковью была сложена гора тел. Юноша прикрыл лицо рубашкой, чтобы избежать тошнотворного, болезненно-сладковатого запаха, но это не сильно помогло.
