– одна из наиболее рельефно выписанных фигур. В чем-то сродни «гордым богачам» народных легенд, он одновременно изображен повествователем не только реалистично, но и с глубоким пониманием его заблудшей души. Самодурство, душевная черствость, переходящая в прямую жестокость, моральная нечистоплотность и лицемерие
[167] купца – прямые следствия гордыни, казалось бы, полностью овладевшей его душой. Как и другие великие грешники Достоевского – Свидригайлов, Ставрогин, Смердяков – Максим Скотобойников совершает один из тягчайших грехов человеческих – соблазняет «единого из малых сих». Но в отличие от перечисленных персонажей ему удается удержаться на грани грехов еще более беспросветных – отчаяния и самоубийства. И причина тому – Бог, незримо живущий даже в этой грубой самодовольной душе. Христианская вера Максима Скотобойникова – во многом всего лишь обрядоверие, изрядно замешанное к тому же на тщеславии, но именно в ней находит он силы для духовного возрождения. Да и губителем ребенка Скотобойников стал не в приступе извращенного сладострастия, не из кощунственного желания надругаться над Образом Божьим, а помимо своего желания, в ослеплении самодурства. Искра Божья, уцелевшая под грубой корой души «гордого богача», в конечном счете, и определяет спасение этой души, намеченное, целиком в традициях отечественной словесности, устремленным в будущее многозначительным пунктиром.
Смысловой центр «рассказа о купце», определивший переворот в душе заглавного героя, – эпизод о восьмилетнем мальчике-самоубийце. Интересно отметить, что этот эпизод не только обозначен в предварительном списке возможных рассказов странника – «О том, как мальчик утопился. Чижик» (16, 38–46), но и возникает в материалах к роману еще до появления в них Макара Ивановича. В первоначальных набросках это брат Лизы, младший ребенок «случайного семейства»: «Бедный мальчик больной. Ушел после смерти матери. (Или убил себя. Птичка.) Отчим его преследовал болезненно» (16, 43). Сообщается также о дружбе Подростка с этим странным мальчиком и их совместных посещениях семейства набожного швейцара, персонажа, многими своими чертами уже предвещающего появление Макара Ивановича Долгорукова (16, 94)[168].
Даже в этих первоначальных набросках ощутим тот удивительный сплав бытового, трогательного и трагического, который отличает «рассказ о купце» Так, неизменным остается присутствие в рабочих тетрадях к роману трогательной подробности – маленького животного («птички», «чижика», в окончательном тексте «ежика»), отвлекающего внимание юного самоубийцы уже в самые предсмертные его мгновения. Эта пронзительная деталь говорит о том, что страшный грех самовольной смерти совершает человеческое существо, едва начинающее познавать мир, доверчиво открытое его повседневным маленьким чудесам. Тем одновременно тяжелее моральная ответственность того, кто вынудил это невинное еще создание добровольно уйти из жизни… Помимо этой детали – недолгой отсрочки уже перед самым самоубийством – обращают на себя внимание и некоторые другие подробности этого рассказа: крайняя молодость погибшего и обстоятельства его добровольной смерти (он бросается в реку, спасаясь от гнева человека, имевшего над ним власть). В отличие от сходных эпизодов «Преступления и наказания» и «Бесов», посмертные явления юного самоубийцы своему губителю в «Подростке» имеют своей целью прямое наставление, не позволяющее рационально объяснить эти явления только муками нечистой совести. И, наконец, самая важная особенность рассказа – несмотря на нехристианскую кончину, малолетний утопленник окружен в нем чем-то вроде культа – последние мгновения его жизни запечатлены на специально заказанной картине религиозного характера, а «на вечный помин его души» воздвигается храм. Понятно беспокойство писателя, опасавшегося, что фрагмент романа с рассуждениями и рассказами Макара Ивановича не будет пропущен цензурой (29-2, 64), чего, впрочем, не произошло. Мы же зададимся вопросом: а не приписывает ли писатель народному сказителю собственное милосердное вольнодумство? Ответ на этот вопрос дает народная агиография.
