Эта театральная девчонка умела заставить гусара беречь ее, как он не поберег бы ни одну герцогиню (с. 276)[148].
Возможны разные подходы к анализу пересказанного нами произведения, например, его рассмотрение в контексте несомненно присутствовавшего в русской классической литературе «театрального сюжета»[149]. Нас же в данном случае интересуют только авторские обозначения некоторых персонажей. Так, трагическим смыслом к концу рассказа наполняется первоначально легкомысленно-беззаботное прозвище молодого героя – «князь Пострел». Оттенок «черного юмора» присутствует и в грубом имени «Пияшка», которым героиню раздраженно называет ее отец-«Солитер». На наш взгляд, редкое и звучное имя героини[150] оказало на ее судьбу не меньшее влияние, чем ее пресловутый «театральный характер». Единственная святая, носившая его, – преподобная Пиама-дева (3 марта). Она жила затворницей близ Александрии в IV в., соблюдая данный в юности обет целомудрия и служения Богу. Даже просьбы односельчан, умоляющих нарушить обет во имя их благополучия (им угрожает воинственный набег соседей), были бессильны пред душевной стойкостью св. Пиамы (она, впрочем, спасает земляков молитвой в затворе)[151]. Как было показано выше, сила духа и исключительное целомудрие отличают и лесковскую героиню. Некоторую аналогию пересказанному житийному эпизоду можно найти в описании ее столкновения с антрепренером, умоляющим ее пожертвовать своей чистотой во имя спасения товарищей.
Сходное использование приема синкрисиса на материале редких православных имен можно обнаружить и в произведениях других русских классиков. Например, едва ли случайно, что двум лицедействующим персонажам Ф. М. Достоевского и М. Е. Салтыкова-Щедрина, следователю в «Преступлении и наказании» и Иудушке Головлеву, авторская воля присваивает имя Порфирий – православная церковь поминает «мучеников из лицедеев» с таким именем 15 сентября и 4 ноября[152]. Исследователи неоднократно обращали внимание и на редкое имя Ардалион, которое Ф. М. Достоевский дал одному из героев своего романа «Идиот» – опустившемуся генералу Иволгину, пьянице и патологическому вруну. Для истолкования этого своеобразного персонажа и его функции в системе образов романа иногда привлекаются значения его имени в греческом и латинском языках: «сосуд для окропления»[153] или «суетливый человек, хлопотун; праздношатающийся»[154]. Думается, определенный отсвет на характеристику персонажа может дать и то обстоятельство, что единственный православный святой с таким именем – мученик Ардалион Мимский (14 апреля) был «заигравшимся лицедеем» (изображая на сцене конец христианского мученика, он так вжился в образ, что действительно уверовал и принял мученическую кончину). Судьба генерала Иволгина, заблудившегося в мире собственных фантазий и одновременно невольно становящегося в этих фантазиях рупором христианских истин
