Все прекратилось по одному слову, произнесенному опять на неизвестном мне языке человеком за деревьями. Трое отступили, оставив Сару лежать на траве там, где она рухнула, тихо плача, — патетическая аллегория отчаяния и изнеможения. Ее костюм разъехался на две части, собравшись в гармошку на бедрах и под мышками, отчего она казалась полуголой. И теперь вдруг ее растерзанный вид больше не производил комичного впечатления. Она ведь была женщина, а мы — мужчины, и мне захотелось, чтобы она немедленно прекратила весь этот балаган, села, застегнула блузку и жакет и переместила юбку в подобающее место.
Человек за деревьями отдал еще одну команду. Мои телохранители отволокли меня на несколько футов в сторону, а те, что стояли поодаль, бегом направились к нам. Сара перестала плакать и встала, да так поспешно, что даже если бы до сих пор у меня относительно нее не возникло никаких сомнений, теперь-то уж я бы точно понял, что все случившееся — чистейшей воды фарс. — Нет! — сказала она.
Она смотрела на темнеющие деревья за телефонной будкой. Мизансцена резко переменилась. Мы достаточно порезвились и подурачились, изображая бокс под открытым небом, но не могут же игры продолжаться до бесконечности. Когда-то приходится и взрослеть.
До моего слуха вновь донесся приглушенный шепот движения на стокгольмских улицах. Звезды казались теперь дальше обычного. Фигурка посреди поляны сделала торопливое, очень женское движение рукой, чтобы пригладить растрепавшиеся волосы и привести в порядок перепачканную одежду. На неверных ногах она двинулась к темному силуэту в роще, с мольбой протягивая к нему руки.
— Нет, — шептала она. — Пожалуйста, не надо… Ты этого не сделаешь!
Ответом ей был выстрел.
Когда прозвучал выстрел, я, вырвавшись из объятий своих сторожей, бросился на землю. Помочь ей я ничем не мог. С такого расстояния он бы не промахнулся. И я понял, что буду следующей его мишенью. Я пополз к скамейке, надеясь найти там укрытие. Ни одна пуля не достигла меня. Через некоторое время я понял, что оказался в глупейшем положении: лежу совершенно седин, не считая неподвижного тела в траве. — Все остальные участники спектакля покинули сцену.
Не было ни ярких прощальных речей, ни угроз, ни обещаний, ни леденящих кровь ультиматумов — только короткая одиночная очередь из автомата и топот ног за деревьями. Я услышал, как вдали взревел мотор и отъехала машина. Я выпрямился и пошел к ней. Она, конечно, была мертва. Мне надо было сматываться отсюда, пока не прибыла полиция, привлеченная стрельбой, но я стоял и смотрел на нее. Это было не особенно-то приятное зрелище.
