Сегодня утром Болдт заметил на обочине дороги мертвую кошку, и у него возникло ошеломляющее чувство трагической утраты. Он мысленно перенес Дороти Энрайт, женщину с лежащих перед ним фотографий, на то же самое место на обочине дороги — обнаженную, лежащую лицом вниз, мертвую. И вот он сидит здесь, со своей записной книжкой и карандашом, с твердым намерением найти виновного. Смерть заставляет людей опускать руки, Лу Болдта она заставила выпрямиться и сделать стойку. Ему было неприятно сознавать это, он не нравился себе самому. У Дороти Энрайт не было явных врагов. Болдт мог нарисовать добрый десяток сценариев пожара и того, как в нем погибла женщина, но его работа как раз и заключалась в том, чтобы создавать подобные сценарии и доводить их до логического завершения, превратить женщину, например Энрайт, в нечто реальное, с чем он мог бы работать.
— Вы ничего не едите, — заметила ему мать.
— Нет.
— Вам не нравится?
Что она имела в виду, лепешки или расследование? На мгновение ему стало интересно, но потом он понял, что это не имеет значения; тот же самый ответ вертелся у него на кончике языка.
— Нет, — ответил Болдт. Учитывая, что все финансы жертвы, переписка и бумаги погибли в огне, Болдт попросил разрешения обратиться в банк Дороти и к аудиторам, чтобы получить доступ к ее счетам. Мать не увидела в этом ничего дурного и согласилась.
— Я представляю себе Дору в ее саду, — сказала сестра. — Понимаете? Солнечные лучи падают ей на лицо. Она была очень красивой. Руки перепачканы землей. Прополка, посадка. Она много смеялась, наша Дора. Раньше, — добавила она. — Последние два года дались ей нелегко. Но все равно, думая о ней, я представляю себе, как она смеется. Понимаете, у меня создался этот образ, и я даже не понимаю, реальный он или вымышленный, который я сама придумала, чтобы сохранить ее в памяти. Самое смешное, что это ведь не имеет никакого значения, правда? Это тот образ, который у меня остался. Улыбка. Радость от работы во дворе и от работы с растениями. Радость от того, что она была матерью. Она любила маленького Кенни.
— Судья разбил ей сердце, приняв решение, что Кенни следует забрать у нее, — сказала мать. — Я не думаю, что она полностью оправилась от этого.
— Может быть, она была подавленна, пила в последние дни перед пожаром или что-нибудь еще в этом роде?
Клаудия предостерегла его:
— Она не убивала себя, детектив. Ни случайно, ни намеренно. Она хранила свои садоводческие припасы в сарае на заднем дворе. Вы не там ищете.
