Сначала всё было безобидно и даже в какой-то мере потешно. Стали бесследно исчезать её личные вещи – трусики, лифчики… колготки, совершенно новые, только что распечатанные, почему-то оказывались вдруг рваные в самых интересных местах. Как-то раз утром, когда мы собирались на работу, обнаружили пропажу одной Нюриной туфельки, почему-то правой. Пришлось мне срочно бежать в магазин и покупать новую пару на замену. А однажды прямо среди ночи кто-то вытащил из-под неё подушку, которую мы потом так и не нашли. Все эти невинные шалости были странны, но вполне объяснимы. Я лично нисколько не сомневался, что это проделки самой Нюры, которая таким образом, чисто по-женски, пыталась убедить меня в происках Йорика против неё. Я только посмеивался про себя и делал вид, что отношусь серьёзно к таким фокусам. Сам же пребывал в убеждении, что вскоре все вещи найдутся самым неожиданным образом в её сумке. Наконец, случилось то, что повергло нас обоих в состояние шока.
Однажды, когда я писал что-то за рабочим столом, то вдруг услышал страшный крик у себя за спиной. Это был не просто крик испуга или неожиданности… Творческую рабочую тишину, которую Нюра неизменно соблюдала, взорвал вдребезги истошный, истерический вопль неподдельного ужаса, будто земля разверзлась у неё под ногами, и из чёрной пропасти потянулись вверх скользкие, мерзкие тела преисподних гадов. Такого крика я в жизни не слышал. Я вскочил со стула и обернулся. Посреди комнаты стояла бледная, как привидение, Нюра, дрожала конвульсивно, будто под действием электротока, и орала, орала, орала беспрерывно. Из глаз её потоком лились слёзы, волосы вздыбились словно наэлектризованные, пальцы судорожно скрючились и застыли намертво, будто сжимали невидимый шар. Это было ужасное зрелище, на неё страшно было смотреть. Я подскочил к ней, обнял за плечи и попытался выяснить, что произошло. Нюра никак не могла придти в себя и вымолвить хоть слово, только кричала и рыдала, рыдала и кричала, как сумасшедшая. Наконец, с огромным усилием ей удалось произнести нечленораздельно: «Ударил…! Ударил…! Больно…! Я боюсь…! Боюсь…! Больно…! Страшно…!». Она вцепилась в меня ручонками, как маленький ребёнок, и повторяла сквозь рыдания только одно: «Ударил…! Больно…! Страшно…! Не оставляй…!».
Через какое-то время мне удалось её немного успокоить и выяснить причину столь неожиданной и дикой истерики. Я обнял её крепко, гладил по голове и спине, как котёнка, и насколько мог спокойно, убедительно твердил будто гипнотизёр: «Всё хорошо…. Всё хорошо…. Всё хорошо…». А когда Нюра уже почти совсем пришла в себя, перестала плакать и стенать, только всхлипывала время от времени, озирая пространство вокруг тревожным взглядом, я усадил её в кресло, прикурил и вложил в дрожащие ещё пальцы сигарету. «Как ты? Успокоилась?» – спросил я, всерьёз опасаясь за её психику. «Да. Всё нормально», – ответила она не вполне твёрдым голосом. Тогда я решился, наконец, принести из другой комнаты зеркало и поставить перед ней. В отражении она увидела заплаканное, утомлённое лицо перепуганной насмерть женщины, на левой щеке которой отчётливо выделялся иссиня-красный четырёхпалый отпечаток с глубокими кровоточащими следами когтей…
