Однажды, ещё в прошлой, домонастырской жизни Аскольд подарил ей котёнка – маленький, тёплый, беспрерывно что-то урчащий на своём детско-котячьем языке, пушистый комочек дымчатой масти. Он был настолько хорош, так сильно выделялся из копошащейся в коробке массы своих братьев и сестёр, что Богатов, не задумываясь, высыпал за него все деньги,… всё что у него было на тот момент карманах. Продавец в огромной клетчатой кепке на вороной бедовой голове взвесил в правой ладони груду «железа», сжал левой изрядно потрёпанные, скомканные «бумажки», посмотрел испытующе в синие глаза покупателя и отдал живой товар, не торгуясь.
– Дарагой катейка, чистакровний, клянус, – пропел мантру-заклинание продавец, завершая сделку, – только щас из Полуперсии брат привёз. Не хотел продават, себе думал оставит…. Э! Ты хароший челавек, глаза вижу,… бери, клянус, честний слова. Помни Максуда!
Аскольд принял котёнка за пазуху и побежал на негнущихся от холода ногах к трамваю. Успел, слава Богу. На дворе стоял январь, один из тех редких московских январей, когда новогодний дождичек успел растворить в себе весь нехитрый декабрьский снежок, а последовавший за ним лютый мороз изрядно высушил, обезводил надтреснутый по застарелым морщинам и болезненно кряхтевший от сухой стужи асфальт. В вагоне было тепло, и даже оказались свободны сидячие места. Скоро согревшись, котейка высунул из тёплой запазухи влажный носик, огляделся вокруг на стремительно и всерьёз изменяющийся мир, задумался на чуток совсем ещё крохотными котёнковыми мозгами – что бы они значили эти изменения, и чего от них можно ожидать? Потом он поднял приплюснутую мордочку вверх, вытянул шею, внимательно оглядел большими круглыми глазёнками нового хозяина и пропищал вопросительно: «Ты кто?». «Я твой друг», – ответил Аскольд на ментальном кошаче-человечьем языке. «И ты меня не бросишь? Мне больше не будет холодно?» – промяукала мордочка с некоторым сомнением, за которым скрывалась большая котёночья надежда. «Нет, кроха, тебе больше никогда не будет ни холодно, ни голодно. Я отвезу тебя к твоей новой маме. Она знаешь, какая классная?!». «Ну, тогда ладно, вези, я согласен. Только посплю ещё немного… тут у тебя так тепло и здоровско», – и комочек, снова спрятавшись за пазуху, мурлычно запел свою тихую кошачью песенку.
Уже дома, вновь оказавшись в незнакомом, неведомом для него мире, котёнок медленно, опасливо, будто ощупывая каждую паркетину пола крохотной мягкой лапкой, осторожно прошёл на середину комнаты. Осмотрелся по сторонам, как бы оценивая новую, пока ещё чужую местность. Потом оглянулся на Богатова и мяукнул капризно: «Это вот тут я теперь буду жить?». «Тут, – ответил Аскольд. – Сейчас мы тебе спаленку соорудим». «Погоди, – вскочил тот на лапки, – я сам выберу себе место, – и, выгнув спинку, важно распушив хвостик, приступил к исследованию. – Вообще-то я ещё ничего не решил…».
