Но хитрость не удалась.
— Бей комиссаров! — раздался хриплый бас. — Бей, хлопцы, их тута мало!
Враги снова пытались окружить пограничников. До полусотни, обойдя отделение Коробского, вышли с тыла.
— Отходить! — приказал сержант.
— Я прикрою! — вызвался Шныриков.
Коробской колебался.
— Отходите! — припав к пулемету, крикнул Шныриков.
— Гляди не задерживайся, — предупредил сержант.
Николай почти в упор расстрелял большую группу врагов, наседавших слева.
— Не отрываться, — повторил, уже отползая, Коробской.
— Сейчас! — Шныриков довернул пулемет на поднявшихся справа бандеровцев, но очереди не последовало. «Максим» молчал.
Задержка! Николай мгновенно снял крышку ствольной коробки, подаватель и, нажав на рычаг, хлопнул крышку на место.
Осмелевшие враги уже бросились на пограничника, когда длинная очередь ожившего пулемета, уложив бежавших впереди, снова прижала к земле бандеровцев. Дымящаяся гильза упала на руку Николая.
Пора! Он еще раз коротко полоснул огнем врагов и пополз назад, волоча за собой пулемет.
Здоровенный детина в остроконечной шапке, внезапно выскочивший из-за деревьев, выстрелил в пограничника из автомата. Шнырикова больно толкнуло в плечо и в голову. Он неловко дернулся, пытаясь подняться, и упал, зарывшись лицом в траву.
Очнулся он от резкой боли. Грудь и голову стягивали бинты. Попробовал шевельнуть рукой — не смог. Руки были крепко связаны за спиной.
Болезненно сжалось сердце. Он понял, что с ним произошло самое худшее.
Смерть не страшила Николая. Шныриков почему-то верил, что смерть обойдет его. Он просто не представлял, что перестанет жить. А если? Тогда он встретит ее как солдат. Но плен? Никогда! Он не допускал мысли о том, что может попасть в плен. Он был убежден, что этого произойти не может, даже в безвыходном положении. И вот…
Напрягаясь, пытался вспомнить, почему, при каких обстоятельствах он потерял сознание раньше, чем сумел воспользоваться тем последним патроном или гранатой, которые каждый солдат бережет для себя. Он лежал без движения, не открывая глаз, стараясь понять, как это произошло.
В сырое, пахнущее землей помещение просачивалась предрассветная свежесть. Шныриков чувствовал ее бодрящую чистоту. Вечер здесь, в горах, воспринимался иначе. Он знал уже и то, что где-то невдалеке, вероятно, не более чем в ста метрах от них, течет вода. Он угадывал ее близость по едва уловимому, но хорошо знакомому клокотанию в камнях. Николай прикинул, сколько километров отделяло район, где вчера они приняли бой, от ближайшей протоки или речки, чтобы узнать, как далеко враги ушли от места засады.
