томишься на земле по дальним небесам —
то, может быть, насытив грудь мученьем,
в мученьи ты найдешь отдохновенный храм.
Но если ты томим великой жаждой
борьбы и подвигов, волнений и страстей,
но если мрак и трепет жизни каждой
сливаются с душой отзывчивой твоей,
и если можешь ты без сожаленья,
без ужаса сказать — для жизни жизнь дана,
и улыбаться ей, и пить ее до дна,
до глубины последнего мгновенья —
тогда живи без грез; отдайся весь борьбе
за счастье и за жизнь. Твоей земной судьбе
не нужен рай, поэта рай чудесный.
Поэта манит призрак бестелесный,
обрывы мертвые влекут его к себе.
О странник, знай, когда он воспевает
словами страстными любви могучий бред,
когда земную скорбь от низменных сует
он к жалости и жертве призывает —
быть может, дальше он от жизни и людей,
чем Богом и людьми отверженный злодей.
Ни жалости, ни гнева он не знает.
И кто бы ни был он, безумец иль герой,
от первых, чистых дум и до могилы
поэт — бессильный раб великой силы,
владеющей его смятенною душой.
О странник! В небесах непостижимых
есть звезды дальние, чужие для земли.
Глубокие моря волнуются вдали,
у берегов, земным очам незримых.
Поэт — дрожащий луч тех призрачных миров,
упавший к нам слезой любви и горя.
Поэт — волна таинственного моря,
забытая Творцом у наших берегов.
И оттого, в тиши своих страданий,
внимая голосам неслышным никому,
он вызывает мир воспоминаний
из смутной глубины, неведомой ему.
И оттого, блуждая думой пленной
в холодном царстве снов, он вечно одинок.
И оттого в час скорби вдохновенной
Он плачет, как и дитя и грезит, как пророк…
