Идол | страница 6



— Мина, может быть, ты желаешь, чтобы я ушел? — выдавил я, наконец, из себя тихим голосом.

— Зачем ты пришел сюда?

— Не знаю.

Ты не доволен нашей утренней встречей?

— Я хочу на тебе жениться.

Мина улыбнулась. — Но я не свободна.

— Как это понимать?

— Я работаю.

Меня всего так и скрутило, и я что-то прорычал.

— Тс! Гвидо, уходи. В зале между тем, громко переговаривались, и до нас долетал пронзительный голос какой-то женщины.

— Иди же: встретимся во вторник, утром. Синьора все время шпионит за нами.

— Мне абсолютно нечего скрывать.

— Гвидо, я тебя умоляю. Что я тебе посоветую, — голос её вновь стал взволнованным, — вернись в гостиную, так, чтобы я тебя не видела и поищи Аделаиду.

Я состроил гримасу и пожал плечами. Мина вздохнула, все время, поглядывая на меня исподлобья.

— Мина, может быть, ты чем-то больна? — спросил я её, не осмеливаясь взглянуть ей в глаза.

— Совершенно не это, Гвидо. Неужели ты не понимаешь?

В этот момент какой-то синьор и молодая девушка спустились по лестнице и исчезли в коридоре. И тут же снова появилась хозяйка.

— Не понимаю, — ответил я. — Прости меня, Мина.

— Встретимся во вторник. Главное, верь мне, Гвидо. А теперь, иди.

Мы взглянули друг другу в глаза, после чего я тут же выбежал наружу, не оборачиваясь ни на мгновенье назад.

Уже через сто метров у меня снова появилась на губах прежняя ехидная улыбка. Я бродил, непрестанно что-то бормоча, и от напряжения у меня вскоре свело судорогой щеки. Не помогли мне выйти из этого состояния ни вечерняя прохлада и не праздничная воскресная толпа. Я снова и снова повторял слова, которые собирался сказать Мине. В результате, я ещё больше разволновался, и почувствовал во рту невыносимый привкус горечи.

На следующий день, на рассвете, поезд уносил меня в провинцию, и я немного успокоился. Я задремал и, в движущемся поезде, совершенно захмелел от приятного утреннего тепла. Сквозь сон, под свешивающейся рукой, я внятно ощущал пакет с моими образцами, и эта поездка казалась мне прекрасной, полностью гармонирующей со всей моей жизнью, и в тоже самое время какой-то новой, наполненной невыразимой и тягостной усладой. В сущности это происходило от того, что я все время дремал. Краешком глаза я мог следить за пролетавшими мимо полями, разбуженными восходящим солнцем. В какой-то момент, закрыв глаза, я смутно почувствовал, что погружаюсь в новое состояние, в котором могло произойти самое неожиданное, будь то что-то ужасное, или же совсем не имеющее никакого значения.