Стояли у старого театра. Люша доставала из кармана крошки и кормила птиц. Птицы слетались к ней и прыгали как разноцветные мячики.
– Максимилиан, кто такой Зяма Цибельзон?
Лиховцев провел рукой по глазам.
– Корреспондент у меня в журнале. Обладает оригинальным и абсолютно неструктурированным мышлением – мне кажется, идеально подходящим для сегодняшнего момента. Прежде Зиновий работал в журнале под названием «Все новости науки, литературы, техники, промышленности и гипноза». Я переманил его. Но что тебе Зяма?
– Совершенно ничего. Видела в твоем журнале его статью. Ты уже виделся со своим дядей-профессором? Как он тебе? Кажется, нам удалось его немного откормить…
– Дядя – воплощенная древность. Сегодня по настоящему сказать о нем может только археолог… Посмотри, какие красные листья! Мне кажется, я никогда еще не видел в этом парке столько багрянца. Революционная осень нашего мира…
– Для меня осень всегда начинается с запаха – вялые листья и застоявшиеся пруды.
Люша наклонила голову, словно прислушиваясь. Блестящий темный локон упал на плечо. Птичка с красной головкой села ей на руку и стала выклевывать крошки из складки в тонкой перчатке.
– Я часто думаю: тогда, много лет назад, какой ты была там, на улице? Озорная? Веселая, свободная? Цыганка?
– Я понимаю, о чем ты… Италия, Испания, Кармен, цветок за ухом или фиалки в корзине, монисто… Нет! Москва не годится. Слишком низкие потолки, толстые стены, тяжелые башмаки в грязи. Слишком много снега…
– Я опять говорю не о том?
– Нет, твоя ошибка в том, что ты вообще со мной говоришь. Я же дословесное существо.
– Я знаю…
Он замолчал и, чтобы не заговорить снова, повел взглядом по облупившимся бледно-голубым дощатым стенам старого театра. Сбоку от сцены еще можно было рассмотреть остатки старой росписи: нимфу над облаком, в развевающихся одеждах и с трубой из витой раковины. Когда-то у нимфы были роскошные черные цыганские волосы, но они выцвели прежде всего.
* * *
Александр вернулся с уездного заседания земельного комитета – чесучовый костюм, рубашка из голландского полотна, озабоченная складка между бровями.
Столовая. Накрахмаленная скатерть, серебро, холодная водка в хрустальном графине. На столе – огромный букет пионов. Державный, тяжелый запах.
– Уже звонили к обеду второй раз. Сейчас все подойдут.
– Господи, как я отвык от всего этого.
– От чего, Макс? Тебе не нравятся цветы?
– Когда я смотрю на них, я думаю о реставрации монархии. Но не в этом дело.
