— Твоя мать Евпраксия Васильковна приходила к дедушке. Это она пригласила меня на праздник.
— Ага, — неопределенно сказал он. Он надрал бересты, у старой ели наломал нижних сухих веток. Веселый огонек, пока еще слабый, осветил их лица.
— В твоем колоске было много зерен?
— В моем колоске не было зерен. Когда я брала его, подул ветер, и они рассыпались.
Юноша с тревогой посмотрел на нее.
— Может, ты не заметила?
— Я не видела ни одного зернышка.
— Это плохая примета, — огорченно сказал Василько.
Голубая ночь. Крупные звезды в высоком небе. Назойливо гудят комары, да скрипит дергач в высокой траве у озера. Люди у шалашей притомились, многие спят на подстилках из еловых веток, другие негромко разговаривают. Насытившиеся старцы уронили головы на грудь, посапывают. Евпраксия Васильковна рассеянно смотрит на огонь. Рядом с ней бодрствует Кичи.
— Сын должен быть в послушании…
Женщина прислушалась, насторожилась. Но старец жует вялыми губами и ничего не объясняет.
— Ты недоволен моим сыном?
— Я видел его с девушкой. — В голосе Кичи чувствуется явная тревога. — Кто она?
Старый Перей с трудом поднял голову, уставился на жреца.
Василько ушел с гостьей из-за озера, — пояснил он. — Ладья, на которой она приплыла, быстра, как птица, легка, как ветер. Я знаю, кто она, их жилье у Гнилой протоки.
Кичи взволнованно заерзал на мягкой подстилке. Дряблые щеки его гневно дернулись.
— Кругом мор, обиды обильные… Воинство поганое рыщет, того гляди, наскочит сюда. Время ли гостей принимать. Закрыть все тропы, таиться. Всё порушат, когда придут, всё… Зачем пришел ярославский кузнец?
— Привечаем тех, кого знаем, кто нужен, — сердито сказала Евпраксия Васильковна. — И то уж скрылись, отгородились от людских горестей. Словно и не русичи.
— Ладно, кузнец… Девка зачем нужна? — не унимался Кичи.
— Внучку бортника Савелия пригласила я. Пусть побудет на празднике.
— Вот, вот, — сварливо буркнул Кичи.
Евпраксия Васильковна промолчала. Когда-то и она хотела жить тихо, покойно, когда укрылась здесь с малым дитем. Но ушли те думы вскоре — невозможно жить прячась.
— Ты смотрел мою судьбу, — переменила она разговор. — Почему не сказал, откуда будет беда?
Тусклые, мелкие глаза Кичи совсем прикрылись. Произнес тихо:
— Беда будет исходить от тебя. Так показывают тайные знаки…
— Ты мудр и много знаешь, — побледнев, сказала Евпраксия Васильковна. — Но сейчас небо замутило тебе разум.
— Небо сегодня чистое. — Кичи склонил голову, прислушался к своим словам: не говорит ли в нем раздражение.
