Я подробно доложил обо всем Маклафлину, позвонив ему из аптеки на углу, чтобы наш разговор случайно не услышали. Профессор как раз собирался на прием к очередному специалисту и мог уделить мне всего несколько минут. Мы обсудили предстоящий сеанс, он согласился со мной, что к сегодняшнему эксперименту невозможно подготовить систему контроля, поскольку пока не ясно, что именно Мина Кроули собирается нам показать. Маклафлин дал мне два совета, как предотвратить нежелательное вмешательство сообщников: во-первых, мне следовало потребовать, чтобы слугам дали выходной на этот вечер, а во-вторых, настоять на том, чтобы все двери в доме были опечатаны восковыми печатями с отпечатком моего большого пальца. Я согласился на обе эти профилактические меры и пообещал позвонить снова рано утром.
Я повесил трубку и вдруг почувствовал тяжесть в груди. Аптекарь, заметив, что мне нехорошо, решил, что это изжога, и предложил мне содовой воды со сливками и колотый лед. Но я попросил у него бромо-зельцер. Приверженец старых проверенных методов, он был явно разочарован, но все же порылся под цинковой стойкой и нашел то, что я просил. Я заплатил за телефонный разговор и за лекарство и поспешил вернуться назад, в двадцатый век.
Несмотря на бромо-зельцер, желудок мой целый день давал о себе знать, так что пришлось отказаться от чая, который приготовила для меня миссис Грайс. Я стал опасаться, что не смогу отдать должное изысканному ужину, который она готовила в честь прибытия членов экспертного комитета «Сайентифик американ». Но больше всего меня пугало то, что я окажусь не в состоянии присутствовать на сеансе. Позже я догадался, что боли мои были вызваны чрезмерным волнением, отягченным изрядной долей вины. Я говорю «вины», поскольку, сам того не желая, сразу проникся симпатией к Артуру и Мине Кроули. Эти добрые люди открыли мне двери своего дома и одарили доверием, мне же предстояло сделать все возможное, чтобы уличить их в обмане. Я лежал одетый на кровати, постанывал и не понимал, что мои страдания вызваны психосоматическими причинами. Наоборот — я был убежден, что отравился.
В конце концов часа в четыре я решил, что прогулка поможет мне прояснить голову и успокоить желудок. Я взял перчатки и пальто и спустился вниз. Я подумал, что Пайк обрадуется, если я освобожу его на один вечер от необходимости выгуливать собаку. Дворецкий весьма подозрительно выслушал мое предложение, но все-таки уступил и протянул мне поводок.
