Внезапно моторист остановился.
— Здесь! — сказал он.
Двое незнакомцев поглядели на низкую каменную стенку, над которой на деревянных колышках была натянута вместо колючей проволоки обыкновенная рыбачья сеть, серая от пыли и изъеденная временем. Освещенная солнцем, она отбрасывала на камни причудливые кружевные тени.
Двор за оградой отличался богатой для этого городка растительностью. Среди пышной, видимо, взращенной кропотливым трудом зелени ярко пестрели великолепные цветы — левкои и петунии, кирпично-красные георгины и нежные фиалки. В глубине маленького дворика виднелся дом — одноэтажный, как и остальные, неказистый, неоштукатуренный, но свежепобеленный.
Приблизившись к домику, оба незнакомца, даже не переглянувшись, почувствовали, как у них невольно дрогнули сердца.
2
В комнатке было прохладно и сумрачно. Единственное окошко скрывалось за плотной холщовой занавеской. На низкой трехногий табуретке сидел мужчина лет тридцати пяти, крепкий, широкоплечий, с мускулистой шеей цвета ржавой якорной цепи. Руки и ноги его казались чуть короткими для такого плотного, словно сбитого тела, на грубоватом лице уже прорезались первые морщины. Зато серо-зеленые глаза были полны такой мягкости и нежности, что озаряли все лицо. Взгляд их был устремлен туда, где на высокой пружинной кровати лежала молодая бледная женщина со слабой, беспомощной улыбкой на губах. Ее нельзя было назвать красивой, но лицо ее было молодым, а взгляд — ясным и добрым. Она лежала одетая, закутавшись, несмотря на жару, в старенькое солдатское одеяло. Одна рука была закинута за голову, другая, худая и пожелтевшая, с налившимися венами, свисала вниз.
— Сегодня тебя тошнило? — озабоченно спросил мужчина, потирая ладонью свой короткий подбородок.
— Тошнило, — ответила женщина.
— Сколько раз?
— Три…
Мужчина чуть заметно вздохнул, и во взгляде его промелькнуло огорчение.
— И, наверное, ничего не ела?
— Ела, — сказала она. — Но меня тут же стошнило…
— Все равно надо что-нибудь съесть!
— Не хочется… Я совсем не голодна.
— А ты хоть немножко.
— Не могу! — со вздохом промолвила женщина. — Ничего не хочется…
Ему это было непонятно. Он не мог себе представить, чтобы человек отказывался от еды. Ему всегда хотелось есть, а во время еды аппетит у него разыгрывался еще больше. И тогда, стыдясь своей прожорливости, он с отвращением смотрел на свое крепкое, полное жизненных сил тело. Почему нельзя передать ей хоть частицу своей силы, пока кончится это и они оба сумеют отдохнуть?..
