Печатник верил в это твердо и свято. Во всем он мог бы усомниться, только не в этом!
Разве вернешь в тюрьму человека, который вырвался за ее ворота и увидел сияние чистого и свежего весеннего дня? Лучше умереть, чем вернуться обратно.
Печатник вдруг всем сердцем почувствовал простую истину, которой никогда так ясно не осознавал. Они борются не только за лишний кусок хлеба, за лучшее жилище и одежду. Они борются за свою свободу и за свободу братьев. Они борются за то, чтобы никто не преследовал их, не шпионил за ними, не душил слово рабочей правды, чтобы никто не смел среди ночи врываться к ним в дом и калечить их в полицейских участках. Они борются против эксплуататоров, полицейских, против тех, кто убивает светлую мысль, рожденную в веках: против жестоких человеконенавистников, против бездушных и алчных, тех, кто, окружив себя всеми благами, кусает, как собака, каждую руку, протянутую к этим благам…
Они борются…
— Который час? — спросил далматинец.
— Двенадцать тридцать пять, — ответил студент.
Печатник вздрогнул и огляделся вокруг. Двенадцать тридцать пять! Он заметил, что ночь уже не так темна, как полчаса назад. Он уже различал лица товарищей, видел поникшие плечи капитана, съежившуюся фигуру почтового чиновника и лежавшего с перевязанной головой на дне лодки моториста.
— Нельзя терять ни минуты! — сказал далматинец.
Все молчали, но каждый думал: «А куда нам деваться?..» Куда ехать на моторке без бензина? Как быть без пищи и воды? Куда они попадут? Неужели придется возвращаться на ту землю, где ждет тюрьма! Нет, лучше плыть навстречу смерти, но вперед! Лучше смерть, но на пути к свободе!
— Я за то, чтоб ехать! — сказал далматинец. — Бензина нам хватит на сотню километров… У нас есть мачта и парус… В крайнем случае пойдем на веслах… Правда, нет хлеба и воды, но как-нибудь перебьемся. Потерпевшие кораблекрушение неделями держались без хлеба и воды… А мы, что бы ни случилось, доберемся до места за пять-шесть дней…
— Едем! — хрипло отозвался Стефан.
— Ты, Вацлав, как думаешь?
— Едем! — твердо сказал Вацлав.
— Не знаю, понял ли он, что нам не хватит бензина?..
— Знаю! — сказал Вацлав.
— Я за то, чтобы ехать! — повторил печатник. — Будь что будет!..
Только студент молчал.
— А ты, Крыстан? — спросил далматинец.
— Конечно, поедем…
Но в его ровном голосе не было той взволнованности, от которой у остальных перехватывало дыхание.
— Ты не веришь, что мы доедем! — сказал далматинец.
— К чему тут вера? — с горячностью возразил студент. — Я не поп, чтобы заботиться о вере…
