Наступила непродолжительная тишина, нарушаемая лишь шумом моря. Милутин незаметно придвинулся поближе, чтобы лучше слышать.
— А все оттого, что ты не читаешь, — с досадой сказал студент. — Почитай хотя бы Ленина! Ты поклоняешься ему, а совсем не знаешь. Как святому угоднику поклоняешься…
— Другие поклоняются, и я буду! — возразил Стефан. — У меня ума маловато самому до всего доходить.
— Это и видно! — ехидно подтвердил студент.
— А твоего ума мне и даром не надо… Зато я наверняка знаю то, чего ты не знаешь… Мы все должны делать одно и то же. Если будем делать одно и то же, значит придем к одной и той же цели.
— Мы с тобой не делаем одно и то же, — сухо сказал студент.
Милутин превратился в слух.
— Как так? — спросил Стефан.
— Да так! — запальчиво ответил студент. — Я не могу ругать людей, как ты… Не могу орать на них за то, что они не похожи на меня. Если мы не научимся по-человечески говорить с людьми, никто не пойдет за нами. И мы никуда не придем, ни к какой цели…
— Ничего, и без люмпенов придем! — возразил Стефан.
Милутин усмехнулся в темноте и швырнул за борт окурок. Он угас мгновенно, едва коснулся воды.
Не впервые спорили и ссорились Стефан со студентом, и Милутин всегда слушал их с большим интересом. «Кто из них прав? Пожалуй, оба, — думал он. — О нашей цели правильно сказано, и о людях тоже. Но могут ли обе истины соединиться в одну? Истины, наверное, могут, но люди?..»
Стефан и студент никогда не находили общих решений. Их споры ничем не кончались. «Но как же тогда они придут к одной и той же цели?»
Усмешка сошла с лица Милутина, он вздохнул и закурил новую сигарету.
Море вокруг стало совсем темным, только вдали, на берегу, мерцали огни. Было тихо, все умолкли. Прямо перед носом лодки мигал созопольский маяк — капитан вел лодку точно по курсу.
Студент тоже закурил, хотя курил очень редко. Он был зол, даже взбешен. Почему Стефан так самоуверен, почему не признает ничего, кроме своих убеждений? Почему считает свою правду самой верной, абсолютной и окончательной? Он не только сам не сомневается в правоте своих убеждений, но никому не позволяет усомниться! Он считает свои взгляды столь совершенными, что и мысли не допускает о их развитии. Зачем совершенствовать то, что и так является верхом совершенства? Как же примитивен его мир, как просты его мысли! И, пожалуй, Стефан не одинок. Быть может, таков и Милутин, сильный и умный человек? Или, может быть, именно таким и должен быть тот, кто сквозь все преграды идет к своей цели? Нет, далматинец все-таки пришелся по душе студенту; ему он был готов простить и ошибки и слабости.
