— И ты своими руками это сделала? — он меня спросил.
А я возьми да и соври.
— Ну да, — говорю. — С деньрожденьем тебя.
Тут мистер Шекспир меня поцеловал.
Потом взял кафтанчик мой, ну и его поцеловал.
Знал ведь, что не по мне дела такие.
Знал, что не швея его жена.
— Примерь, — я ему говорю.
Примерил.
Надел он на себя овчинный мой кафтанчик.
Стоит, улыбается, как дурак, возле постели той громадной.
Только вот улыбался-то он зря.
Я разглядела черные обломанные зубы.
Жидкие волоса свои он начесал вперед, чтобы залысины прикрыть.
— Вот я и волк, — сказал мистер Шекспир. — Волк в овечьей шкуре.
А потом он снял с меня платье, и рубашку мою льняную, и чулки, и уложил он меня на ту кровать, и мы любились.
Глава десятая
Любовные утехи
Любовь у нас не очень сладкой вышла.
Я, по совести сказать, не удивилась.
С самого начала, и даже в самый первый тот разок в Уэлфорде, у мельничного пруда, всегда одно воображение, одна мечта все чувства чаровали у мистера Шекспира.
Вкус у супруга моего, как дойдет до главного блюда, оказывался можно сказать, что пресный. Самого смака он не разбирал.
Сахарный-то мой — в кусок вонзиться не умел.
Ну, да ничего, марципанчик мой меня обрюхатил, за милую душу заделал нашу Сусанночку возле того пруда.
Я на четвертом месяце была, когда мы обвенчались.
— О, моя любовь, — он вздыхал, — о, жизнь моя.
— О, жизнь моя, — я вздыхала, — о, моя любовь.
Любовь?
Да ну, уж какая там любовь.
Не мог он просто.
А я не хотела.
Вот и всё.
Супруг мой в трудах любовных всегда был не совсем мужчина.
Все вам выкладываю, как есть.
Как это ни печально.
Бог мне свидетель, наше брачное ложе сроду не было прекрасно.
Ни тебе блаженства, рая и покоя.
Не так, как полагается.
Ах, да и в самый первый тот разок, в длинной траве, под теми сережками, когда сперва он половил форель руками, с нею поигрался, а уж потом принялся за меня, когда, уж кажется, могла бы новизна его зажечь…
Нет, и не зажгла.
Без обиняков вам скажу.
Той форели, известно, в сравнении со мной побольше радости досталось.
Помереть мне на этом месте, если вру.
Не больно он горячим оказался в тот день в Уэлфорде.
Не сильно меня потряс мистер Шекспир, да и тряс не сильно, если на то пошло.
Ха-ха! (Скорей — увы!)
Сама фамилия-то у него — сплошная шутка[51].
Ну, и моя тоже, помните?
Да, любезный мой Читатель, и пришлось мне самой потрудиться, даже главную работу взять на себя.
Чтобы от девственности этой избавиться, будь она неладна.
(Я подарила ему самое дорогое, что только может подарить девушка.)
