Своею волей не рассоришься, тут двое нужны.
Иной раз себя и спросишь: а может, мистер Шекспир остался бы со мною в Стратфорде, кабы не близнецы?
Ведь это же какой для него, думается, был удар, да радость, известно, тоже, когда я их родила.
Вот была б у нас одна Сусанна, да?
Без Сусанны, конечно, нам бы никак нельзя, без умной, без очкастой моей лебедушки.
Не быть бы нам друг с другом, кабы не Сусанна.
То есть ни за что б не женился он на мне, не затежелей я тогда Сусанной.
А тут — и за два месяца притом перед его-то самого двадцать первым деньрожденьем — у мистера Шекспира вдруг оказывается на шее жена с тремя детьми.
Не думайте, я не малахольная и не бесчувственная, не злая.
Не воображайте, будто я сто раз не примерялась — как бы это глянуть на все наши дела его глазами.
Прямо он мне про это ни полсловечка не сказал.
Не жаловался, не корил, не злился.
Но может, ноша эта четверная слишком тяжела ему была?
Тем более в двух комнатенках на Хенли-стрит.
Знаю, обоим нам на Хенли-стрит порой и думать было тесно.
Тем более Джон Шекспир пил.
А Мария Шекспир, святая, тем более все суетилась.
Но вы послушайте.
Другая была тому причина, что он уехал.
Мистер Шекспир от того сбежал, во что, он чуял, кабы остался, мог он превратиться.
Правду сказать — дьявола посрамить.
Сказать-то я скажу, хоть и не только дьяволу от этого выйдет посрамление.
Сказать-то надо — хоть и себя, и мистера Шекспира тоже я ославлю.
Мистер Шекспир сам пил до одури в те давние года.
Одно время до того же свинства он допился, как папаша.
Вместе кутили, буянили, гуляли: старик — брюхастый, краснорожий, и молокосос — как щепка тощий.
Отец и сын, вот срам!
У одного седина в бороду, другой еще и бороды не нажил — пьют оба непотребно.
Правда, недолго это было.
Как отрезало, когда оба, папаша и сынок, поспали-переночевали разок под яблоней.
Шел дождь.
Пролежали они в обнимку под этой яблоней до света.
Так нализались, что и ползком до дому не могли добраться.
Наутро супруг ввалился в дверь, а про это ни гугу.
Три дня, три ночи в постели пролежал, лицом к стене.
Старик пришел за ним, а он — нет, больше не идет в кабак.
С отцом — ни слова. Будто нет его на свете. Лицо воротит от него.
Лежит в постели, ни спит, ни бдит, в стенку уставился.
А как встал мистер Шекспир с постели, он и уехал в Лондон.
Уехал в Лондон и позади оставил отца с его повадкой.
