Варий снова прислонил голову к двери. Глаза его были закрыты.
— Это никакая не армия, просто место, где можно спрятаться. По-моему, некоторые из них осваивают мандаринский или нихонский язык, и Делир посылает их за пределы Империи — учителями латыни, а может… не знаю. Никогда там не был.
— Делир? — переспросил Марк. Название звучало чуждо и экзотично, не по-римски.
— По-моему, он перс. Обычно он… — Варий замолчал. Он знал, что Делир купец, и по заголовкам даже помнил обстоятельства, при которых тот пустился в бега. Он почувствовал нечто вроде укора, обращенного самому себе, укора в том, что все еще помнит эти мелочи после того, что случилось; он хотел знать только голую суть, факты. Нетерпение высвободило в нем ложную, лихорадочную энергию, которая начала скапливаться, но которой не могло хватить надолго. Марк заметил это. Варий торопливо и скороговоркой пробормотал: — Так или иначе он хозяин этого места. Твои родители давали ему деньги, отец однажды ездил туда. Поэтому, думаю, он тебе поможет. Думаю, они пытаются помочь каждому. Послушай. Не время сейчас толковать о нем. Тебе решать, едешь ты или нет.
— Если смогу там продержаться, то да, — ответил Марк, потому лишь, что, по-прежнему чувствуя себя слабым и виноватым, в конце концов готов был согласиться на все, чего хочет Варий.
Вернувшись к себе в спальню, Марк откинул крышку сундука, где были сложены его вещи, и тут же понял, что это бессмысленно. Его одежду выбрасывали почти новой, стоило ей лишь чуть-чуть обмахриться или полинять. Ему же нужно было что-нибудь старое и дешевое, и, глядя на вещи, которые он носил, Марк впервые понял, какой хорошей, какой очевидно дорогой была его одежда. Сейчас на нем была узкая, обшитая шерстью туника и хлопчатобумажные брюки — все угольно-черное и серое из-за траура; конечно, в этом ехать было нельзя, хоть покроя они были и нехитрого и, кроме цвета, казались ему самыми обычными, но только казались, теперь он это понял; слишком уж хорошо они на нем сидели, а ткань матово отливала, он никогда не мог запомнить, как это называется; один только тонкий черный кожаный ремешок, которым была подпоясана его туника, стоил столько, что на эти деньги можно было купить целый костюм из синтетики. Но Марк не знал цены вещам. Ощутив острый укол беспомощности, он решил раз и навсегда отступиться и больше не думать об одежде. Мельком посмотрев на себя в зеркало, он потер руками свое знаменитое лицо. Потом долго простоял неподвижно, не в силах сообразить, где могут лежать ножницы.
