— Нет, это прозвище.
— А меня Малинкой кличут. Получается, в пару Перчику я никак не подхожу. Тебе б какую-нибудь Морковку найти или Тыковку. Два овоща непременно сдружились бы.
— Отчего ж не подходишь? У малины есть очень уютная впадинка, как раз для моего перца, — не удержался я.
— Попробуй! — снова вскинула табуретку, вцепившись в нее так, что аж пальцы побелели.
— Ох, три болота и одна лужа… Сказал же: не трону. Уж и пошутить нельзя. Брось ты свою деревяшку и вылезай из угла.
Девчонка неожиданно усмехнулась и села на кровать у изголовья, поближе к своему убежищу, табуретку у ног поставила. В этот момент в замке заскрежетал ключ, дверь открылась, и вошла Флокса.
— Ага, уже познакомились! — просияла хозяйка. — И даже оба пока живы и здоровы. Это радует. А я вам поесть принесла, — поставила на низкий столик поднос с завтраком. — Не торопитесь, кушайте в свое удовольствие, Машка потом грязную посуду заберет.
Я поблагодарил, Малинка промолчала. Флокса обворожительно мне улыбнулась и выплыла из комнаты. Пленница тут же перебралась к еде, цапнула румяный рогалик и откусила чуть ли не половину. Я невольно проследил, как ловко она заправляет его в рот, а сочные губки охватывают продолговатую булочку, и сглотнул. Проголодался, да и женщины давно не имел. Девчонка тем временем загребла ложкой несколько уже очищенных перепелиных яиц и как-то излишне поспешно отправила вслед за рогаликом.
— Тебя голодом морили? — удивился я.
— Пфефштавь шебе, — она усиленно жевала.
— Надеялись, ослабнешь и не сможешь размахивать табуреткой?
— Угу, — разговаривать с полным ртом ей было трудно.
Я присел на кровать так, чтобы столик оказался между нами (к чему лишний раз тревожить пленницу, пусть поест), взял рогалик, макнул в мед, откусил и принялся задумчиво жевать. Поганка Флокса постаралась, наверняка нарочно притащила еду, после которой со стояком не справиться: перепелиные яйца, копченое мясо, щедро сдобренное пряностями, орехи в меду. Интересно, Малинка знает, какое действие оказывают эти лакомства?
— А какой там мед? — спросила девчонка, управившись, наконец, с яйцами.
— Лавандовый.
— Терпеть не могу, — скривилась, сморщив веснущатый носик. — Варенья никакого нет?
— Держи, — подал ей плошку с приторно пахнущим месивом из отвратно-серых вареных в сахаре лепестков роз. Эту, по понятиям некоторых, роскошь не выношу: ни вида ее, ни запаха.
— Ух ты! — восхитилась Малинка, щедро поддела варенье хвостиком рогалика и отправила в рот, обляпав подбородок и рубашку на груди. Лицо кой-как вытерла рукавом, а на испачканную одежду и внимания не обратила. Еще и волосы липкой рукой поправила.
