— Я не ложилась, — ответила Таллис, опустилась на колени и принялась собирать холодную воду.
Мать с любопытством посмотрела на нее:
— Ты не спала?
— Я не устала, — соврала Таллис. — И сегодня воскресенье...
— И мы собираемся в Глостер, к службе, а потом к тете Мей.
Таллис и забыла о ежегодном визите к тете Мей и дяде Эдварду, от которого она не получала никакого удовольствия. В их доме пахло сигаретами и кислым пивом. Кухня всегда была полна стиранным бельем, висевшим на веревках, тянувшихся от стены к стене; и хотя там подавали к чаю свежий хрустящий хлеб, на него можно было намазать только комковатый желтый майонез. Ее двоюродный брат, Саймон, приезжавший домой на каникулы, называл его «тошнотворной приправой».
Они вместе убрали лужу. В ванной задвигался отец. Таллис хотелось, чтобы он был здесь, когда она будет в первый раз рассказывать о странных и удивительных событиях этой ночи. Но потом, глядя, как мать набирает новую воду для яиц и ставит ее на плиту, она порадовалась, что отца не было.
— Мамочка?
— Сходи и умойся. Ты выглядишь так, как если бы тебя связали и протащили через лес. Но сначала передай мне яйца.
Таллис передала яйца, предварительно встряхивая каждое: если оно не булькает — значит свежее, согласно Саймону.
— Ты рассердишься, если Гарри вернется домой? — наконец спросила она.
Мать клала яйца в воду и даже не вздрогнула.
— Почему ты спрашиваешь такие глупости?
Таллис какое-то время молчала.
— Ты очень много спорила с ним.
Мать нахмурилась и беспокойно посмотрела на нее сверху вниз:
— Что ты хочешь сказать?
— Ты и Гарри не любили друг друга.
— Это неправда, — резко сказала женщина. — В любом случае ты тогда была слишком мала и не можешь помнить Гарри.
— Я очень хорошо помню его.
— Ты можешь помнить, как он уехал, — ответила мать, — потому что это было печальное время. Но ничего другого. И конечно, никаких споров.
— Но я помню, — тихо и настойчиво повторила Таллис. — И они очень огорчали папу.
— А сейчас ты очень разозлила меня, — сказала мать. — Пойди отрежь хлеб, если хочешь хоть как-то помочь.
Таллис подошла к хлебнице и взяла большой батон с обожженной корочкой. Она начала соскребать обгорелую верхушку, хотя ей очень не хотелось этим заниматься. Ей, увы, никогда не удавалось поговорить с матерью о действительно серьезных вещах. На глаза навернулись слезы, она громко вдохнула воздух. Мать недоуменно, с сожалением, посмотрела на нее:
— Что ты там нюхаешь? Я не хочу есть хлеб, который ты обнюхала.
