— Даже в одежде?
— Даже в одежде… Для усиления впечатления от картины режиссёр решил, что никаких вам там красок, а только два цвета, потому что зло — всегда чёрное, а добро — белое. Зато никаких дураков, а все главные положительные и отрицательные герои — умные и храбрые, как в жизни. Опять вру… Переходный серый цвет тоже использовался. Мышиный, девушка.
— Мышиный?
— Мышиный, мышиный… А что делать, если надо было угодить всем, если мышиный — любимый цвет обывателя. Серый цвет, как обычно, был введён для тех, кто или никогда ничего не понимает, или никогда ничего не хочет понимать.
— Если честно, я Вас тоже не понимаю.
— Тогда брейте. Как говорится, задушим на корню предрасположенность моих волос к ранней седине.
На этом юмор Левандовского приказал долго жить. Покинув парикмахерскую лысым полуфашистом, студент почувствовал, что его самоуверенность и отвагу состригли вместе с русой шевелюрой. Он стал говорить самому себе, что надо продолжить перевоплощение в полноценного фашиста, иначе его ещё, упаси Бог, примут за призывника-добровольца, заранее готовящегося к службе в армии (Алексей собрался отдать долг Родине, но только после окончания учёбы — не раньше).
— И как им нестрашно нацистами становиться? — думал Левандовский. — От недостатка информации что ли? Об одном только Бабьем Яре вспомню — мурашки бегут. Расстрелы, лагеря смерти, страдания миллионов ни в чём неповинных людей. Как сейчас заставить себя купить берцы с тупым приподнятым носком, милитаристские штаны, подтяжки, короткую кожаную куртку с поясным ремнём? Как они одевают всё это? С каким чувством носят? Неужели спокойно? Это же ведь сатанинская одежда, насквозь пропитанная кровью и слезами детей, женщин и стариков. Чтобы свободно разгуливать в этом по улицам города, надо быть не просто плохим человекам, а отродьем. А взрослые люди с равнодушием взирают на подростковую и юношескую дьяволиаду. Нет, не с равнодушием даже, а с молчаливым одобрением. Именно, именно с одобрением, потому что из-за собственного малодушия хотят разрешить свои проблемы руками ожесточившихся детей. Если бы не хотели, создали бы вокруг скинхедов такое общественное мнение, которое приравняло бы человека со свастикой к изгою, которому самый последний убийца может плюнуть в лицо и будет прав. Кавказцев, африканцев, азиатов и государство, которое, видите ли, не защитило нас от «чёрного» беспредела 90-ых, виним. А того не понимаем, что первыми после распада Союза в зверей превратились — хищных и трусливых зверей-одиночек, озабоченных только собственным выживанием. И только потом на запах падали, исходивший от нас самих, без опаски потянулись гиенообразные подонки из сопредельных государств ради наживы, так как труп хоть и вонял, но был безопасен. Мы рвали на части друг друга, а пришлые рвали нас. А теперь несчастный студент из Конго, не имеющий никакого отношения к сучей свадьбе 90-ых, должен страдать. Мы все — фашисты. Все до последнего человека, поэтому уже не имеет значения, в каком прикиде я буду ходить через час. Смело иди в магазин, Левандовский, и вковывайся по полной программе.
