— Твоё личное мнение, — забегали глаза у Магурова.
— Не юли. Я уже одного парня в твой район направил. Поможем, чем сможем. Не строй из себя калеку. Ты выгнал из меня беса фашизма, теперь моя очередь за твоих лукавых чертенят браться. К ответу, Яша.
— Как ты мог обо мне такое подумать? — надулся Магуров.
В это время кто-то ударом ноги открыл дверь в палату и втолкнул в проход мужика лет тридцати, одетого в спортивный костюм, поверх которого был накинут застиранный больничный халат, какие выдают родственникам и друзьям перед тем, как пропустить их к больному. Следом зашёл Стёгов и бросил:
— Принимай военнопленного, Лёха. — Бывший бригадир «РНЕ» посмотрел на Магурова. — Здорово, Яша. Заочно тебя знаю. Наши отцы вместе шубами торгуют. Прости меня за всё, ведь это я тогда Левандовскому приказал тебя избить. Лёха мне уже рассказал, что ты тоже дежурный. — Стёгов заскрежетал зубами, его глаза налились кровью, а ноздри расширились и побелели, когда он перевёл взгляд на мужика, которого привёл в больницу под дулом пистолета. — На твоём участке сорняки растут, Яша. Вот один вырвал и сюда притащил. Рассказывай дежурным, шанхайский бурьян, за какие заслуги я тебя сюда приволок.
— Осади, Виталя, — сказал Левандовский. — Говори толком.
— Хорошо. Освободи меня от клятвы, которую я дал тебе утром. Если бы не она, я бы этого урода ещё в Шанхае шлёпнул. Без суда и следствия. Рассказывай пацанам, лебеда шанхайская, как ты жену дубасишь, как ещё беременной лупил её по животу, как она забивается под кровать, чтобы накормить ребёнка молоком. В подробностях, собака.
— Щенёнка от другого прижила, сука, — глухо зарычал мужик. — Если бы не твоя пушка, я бы тебя сам в Шанхае положил. Узнал бы тогда, как в чужую семью нос совать.
Стёгов бросил пистолет на пол и потребовал:
— Забери слово, Лёха. Я с этим чертополохом на кулаках разберусь.
Левандовский подошёл к Стёгову, взял его за грудки и, поразив и без того опешившего Виталия северным сиянием в глазах, сухо произнёс:
— Мало крови пролил, скинхед? Слово, данное мне в берёзовой роще, назад не беру.
— Лёха, ты сдурел? Если мы тебя несправедливо расстрелять хотели, то с этим мужиком… он же беременную женщину бил.
Шанхаец опешил. Магуров схватился за голову и стал бормотать:
— Всё. Остановиться. Нельзя. Люди. Нет, нет. Выхожу из игры. Надо остановиться. Погибнем. Мы все погибнем. Забыть. Обо всём забыть. Лёха, что же мы делаем?
— Желаю прожить долгую и счастливую жизнь, друг, — ухмыльнулся Левандовский. — А я продолжу погружение.
