Тот факт, что его мать всегда отказывалась называть имя его отца, привел к тому, что Леве решил, что его происхождение было еще одним источником позора для семьи.
— Итак, моим отцом был горгулья?
Берта фыркнула, к счастью не подозревая, как много эта информация значит для ее сына. Если бы она знала, что это может быть орудием для причинения ему боли, то не колеблясь, использовала бы его.
— Что за странный вопрос?
— Скорее, очевидный, как я думаю. — Он продемонстрировал свои чахлые ручки. — Только взгляни на меня.
Берта рассержено прищурилась.
— Твой отец был внушающим страх воином, который произвел на свет множество сыновей, которыми он не мог не гордиться.
Хвост Леве дернулся. Он не знал, что дала ему эта информация: удовлетворение или разочарование.
Он был достаточно демоном, чтобы гордиться тем, что его отец пользовался признанием среди горгулий. Линии крови всегда были важны. Но столетиями он возлагал вину за то, что стал уродцем среди горгулий на своего отца. На кого же теперь возлагать за это ответственность?
— Тогда что случилось со мной? — потребовал он.
Берта презрительно фыркнула.
— Ошибка природы.
Леве мрачно притворился, что ее слова не ранили его.
— Или, может, твоя родословная не так чиста, как ты думала?
Тонкий дымок показался из ее широких ноздрей. Берта была одной из редких горгулий, что могли дышать огнем. Чем конечно и объяснялся ее статус дожа.
— Скорее, проклятье богов, — возразила она, ее серые глаза сияли ненавистью. Ненавистью, которая в детстве причиняла Леве гораздо больше страданий, чем самые ужасные побои. — Меня предупреждали, что нужно было снести тебе голову, едва ты родился. — Она взмахнула своими огромными крыльями, едва не отправив Леве кувырком назад. — К несчастью, я оказалась слишком мягкосердечна, чтобы последовать мудрому совету.
Леве прыснул со смеху, отказываясь признавать ощущение признательности после многовекового чувства предательства.
— Мягкосердечной?
— Qui.
Берта переместила свои немалые габариты на атласные подушки, ее крылья распластались по полу, а хвост обвился вокруг ног.
Она смотрела на него с показным безразличием, но Леве не был дураком. Она может, и выглядела огромным неуклюжим колоссом, но могла двигаться со скоростью гадюки.
— Я позволила тебе жить, надеясь, что ты преодолеешь свое уродство и вырастешь принцем достойным стоять рядом со мной. Ты должен быть благодарен.
Благодарен.
Слово эхом отозвалось в Леве, резко преобразовав боль, которой он клялся больше никогда не чувствовать, в порыв ярости.
