Их набралась целая стопка, подобная гнезду свившихся змей.
— Что эти письма скажут мне? — спросила Кестрел. — Что моя репутация загублена, как никогда?
— Все можно исправить.
Кестрел знала, что скажет Джесс: Кестрел должна пойти на Зимний бал с Ронаном. Ронан не откажется. Он будет рад. Это прекратит некоторые слухи и начнет новые.
Это было своего рода решение.
Кестрел слабо улыбнулась. Она покачала головой.
— Ты — настоящий друг.
— А еще я умна. У меня есть идея. До бала осталось недолго и…
— Мне скучно все эти часы сидеть в постели. Почему бы тебе не помочь мне отвлечься, Джесс? Или еще лучше, почему бы мне не сделать что-нибудь для тебя? Я должна тебе.
Джесс отвела со лба Кестрел волосы.
— Нет, не должна.
— Ты не бросила меня в беде. Я благодарна. Как только мне станет лучше, я буду носить то, что ты выберешь.
Джесс шутливо приложила ладонь ко лбу Кестрел.
— У тебя, наверное, жар.
— Я научу тебя играть в «Клык и Жало» так, что никто не сможет тебя победить.
Джесс рассмеялась.
— И не пытайся. Мне не нравятся игры.
— Я знаю. — Кестрел почувствовала, как ее улыбка спала. — Это одна из тех твоих черт, которыми я восхищаюсь.
Лицо Джесс приняло вопросительное выражение.
— Ты никогда не скрываешь, кем являешься, — сказала Кестрел.
— А ты думаешь, что сама скрываешь? Думаешь, я не понимаю, что, пусть ты и попросила меня отвлечь тебя, на самом деле ты сама меня отвлекаешь?
Кестрел поморщилась.
— У тебя бы это получилось лучше, — сказала Джесс, — если бы ты не была привязана к постели. И не ощущала бы себя несчастной.
Кестрел взяла подругу за руку.
— Я говорила серьезно.
— Тогда хватит играть в игры. На твои неприятности есть очевидный ответ.
Кестрел поняла, что на уме у Джесс было нечто большее, чем бал. Рука Кестрел упала.
Джесс вздохнула.
— Ладно. Мы не будем говорить о Ронане. Не будем говорить о замужестве. Не будем говорить о том, что, несмотря на то как ты любишь побеждать, сейчас ты ведешь себя так, будто решила проиграть.
*
Арин помешал огонь в очаге кузни. Не ради тепла, а ради цвета. Он жаждал его в холодные месяцы. В детстве он был болезненным ребенком, и это время года больше всего напоминало ему о доме, об ощущении запертости в четырех стенах, о том, как он и не подозревал, что однажды ему будут сниться те разрисованные стены, шторы цвета индиго и синева платья матери.
Холод снаружи, цвета внутри. Когда-то было так.
Арин наблюдал, как пламя встрепенулось алым. Затем он вышел на улицу и оглядел территорию, замечая через голые деревья, что рядом никого не было. Он сможет украсть несколько минут.
