– Все хорошо, Шура, идут, как и положено, Балаганов, я давал вам задание проконтролировать сбыт наших открыток здесь, в Киеве, что скажете о сбыте их не только в киосках, но и в магазинах торгующих книгами? Проработали, уполномоченный эксперт?
– Тоже скажу, командор, что все хорошо, продажа не быстрая, как известно, но с божьей помощью…
– Ладно, по банковским счетам будет видно, что и как.
– Да, командор, приходил переводчик, тот, который к нам с немцами приходил, помните?
– Еще бы! – засмеялся Бендер. – Так славно тогда торганули…
– Переводчик интересовался по просьбе своих немцев, что у нас есть нового, немцы обещают скоро приехать…
– Вот это хорошая новость, камрад Шура. – Вы слышали, Адам Казимирович? Эти немцы покупали антиквариат до вашего приезда в Киев.
– Да, да, Остап Ибрагимович, дельные люди?
– Еще какие! – поднял большой палец Балаганов.
– Да, Адам, открыточное производство наше, хотя и обкорнали гэпэушники, но все же, а вот антиквариат, это антиквариат, концессионеры. Музей им покажем, если приедут.
– И других иностранцев не помешало бы, командор.
– Где же их возьмешь, друзья-товарищи. Не будем же давать объявление в газетах, что требуются иностранцы для покупки антиквариата.
– Ни в коем случае! Гэпэушники сразу к нам нагрянут, командор.
– Да, Остап Ибрагимович, может, поговорить с переводчиком? Пообещать ему плату.
– А где его мы найдем, камрады? Адрес его мы не знаем.
– И как фамилия, зовут как? – добавил Балаганов.
– Нет, для нас возможен только такой же случай, как с немцами. Наши объявления в газетах вывеска нашего «Доларха».
– Да, был бы у нас этот молочник, командор, – мечтательно произнес Балаганов.
– Если бы был, товарищ эксперт, то ОГПУ разве упустили бы его из лап своих? Разве позволили нам устроить продажу его на том же аукциона?
– Ни за что, Остап Ибрагимович, сразу бы статью нам, – крутнул головой Адам.
– Не иначе. Все, пошли в наш музей, посмотрим, что там понадписывал Лоев над нашими экспонатами.
И вот настал день открытия музея. Пригласили Доменко и Клюева. И если следователь не обратил должного внимания на рисунки молочника, сделанные Лоевым, то Бендер и его компаньоны с понятным интересом увидели, как нэпман оторопело уставился на рисунки.
– Правда, исключительное творение искусства? – спросил его Остап.
– Да… – несмело ответил Клюев. – Откуда они у вас?
– Наш художник изобразил.
– Да, я. – подошел Лоев. – Я перерисовал его с натюрморта своего, так рисунок мой куда-то девался.
