Учитель тяжело вздохнул и ответил:
– Да где там. Ничего. Ни вещей, ни воров.
– Да… – с чувством произнес Остап. – А кто знал о вашем молочнике, о его ценности?
– Никто, никто, Остап Ибрагимович, – заверил рисовальщик. – Даже Екатерине не говорил. Екатерина, жена моя, – пояснил Лоев.
– А ваш свояк? Вы не пояснили, почему так поступили с его салом?
– Не-е, зачем ему знать это.
– Как же вы объяснили ему, что этот молочник дорог вам?
– Сказал, что нужен для моей работы в школе, чтобы дети рисовали натюрморты с ним, что мол, школа заплатит хорошо за него.
– А он поверил?
– А что ему оставалось делать, обмен уже состоялся. Да и сала у него еще с пуд, а то и больше. Кабана заколол, как он говорил. Сенокосилку хотел купить. Да мануфактуры для жены и дочери.
– Он из зажиточных селян?
– Жена говорила, что куркулем его называли, когда советы начали колхозы делать. Так, когда музей открывать будете, Остап Ибрагимович?
– Скоро, скоро, уважаемый. Помещение пробиваем для музея. Обещают выделить по-соседству с нашей конторой. Трудно сейчас с площадями, как известно.
– Понятно, – встал рисовальщик, чтобы уходить.
– Мы вам сразу же сообщим, товарищ Лоев, как только решим этот вопрос. И еще… Вы говорили, что вашего обменщика вы тогда видели на вокзале.
– Да, когда провожал свояка на поезд. А потом когда мне снова пришлось побывать на вокзале и что же, как вы думаете? Мой обменщик – беженец из Москвы, как он мне тогда сказал уже работал, носильщиком на вокзале.
– Это интересно! – воскликнул Остап. – Обрисовать его можете?
– Да как вам сказать… Это когда было…
– И все же набросаете портрет этого беженца из Москвы, как он вам сказал.
– Вот, вот вам бумага, карандаш, – подскочил к Лоеву Балаганов с карандашом и тетрадью, в которой он вел учет вступающих в члены общества археологов.
Лоев присел к столу, некоторое время молчал, полузакрыв глаза и держа карандаш в руке, потом проговорил:
– Нет, извините… Не могу вспомнить лицо его для рисунка… Одежда… фартук… бляха на груди… А вот лицо, не могу вспомнить, – встал рисовальщик. – Извините, товарищи.
– Понимаю, Семен Михайлович, сколько лет прошло… Значит, как музей откроем сразу же пригласим вас. Ждите. До свидания.
Когда Лоев вышел, Адам, который вошел раньше и слышал весь разговор Бендера с учителем рисования, сказал:
– Остап Ибрагимович, а почему бы вам не обратиться к этому самому Шаврову, с просьбой отобрать одну из комнат у магазина торгующего игрушками. Он рядом с нашей конторой. Вот вам и музей археологии.
