– Но ведь это твоя первая кулинарная книга, – вдруг пришло ему в голову, пока он всматривался в ее обворожительное лицо, на котором теперь читалась тревога. Это выражение так не шло ей. – Ты, должно быть, была очень рада, когда она вышла из печати.
Она рассеянно смотрела сквозь стеклянные стены на то, что происходило в кухнях.
– Инсульт случился всего за несколько недель до выхода книги. Поэтому у меня были немного другие эмоции в то время. – Она бросила на него быстрый взгляд. – Теперь я иногда думаю, не перенервничал ли он из-за того, что могло бы случиться, когда ты бы увидел Розу на обложке.
Черт. Габриэль почувствовал шок от облегчения, что очередность событий оказалась такой причудливой. Ведь если Пьер уже прямиком двигался к инсульту, то тот мог случиться сразу же после его уведомления об иске, и тогда… какой адский поступок был бы сейчас на его совести!
– Ты не можешь винить меня в этом, Джоли. К тому времени я не общался с ним уже десять лет. Кроме редких оскорбительных замечаний о его работе, которые я делал в моих интервью. Но он же всю жизнь провел в звездных кухнях, а там можно много чего услышать о себе. Ну и, как говорится, волков бояться – в лес не ходить.
Кажется, она смутилась.
– Нет, я не виню тебя. – Она опустила голову. – Скорее, виню себя, – едва слышно пробормотала она.
– Винишь себя? Тебе же было не больше четырнадцати!
– Это я уговорила его поместить Розу на обложку, – напомнила она. – Я так сильно хотела этого. Я всегда так любила ее.
Габриэль испытал укол болезненного удовольствия. Этот десерт так много значил для него. Прекрасный, известный. А сколько людей фотографировало его Розу! Что само по себе было доказательством того, что Пьер Манон был прав, когда поверил в своего chef pâtissier Габриэля Деланжа, несмотря на его юность. И доказательством того, что Габриэль заслуживал большего уважения, чем Пьер оказывал ему. Даже для подруги Габриэля это могло служить доказательством того, что внутри он был прекрасным человеком и что она должна была терпимее относиться к тому, что почти никогда не видит его. И еще…
Джоли поморщилась.
– Он никак не мог решиться. Я не могла понять, почему он не хочет поместить ее, и требовала это от него.
– Джоли, все причины, по которым ему было неудобно использовать Розу, возникли задолго до того, как ты могла иметь к этому какое-либо отношение. И виноват только он один. Он мог бы честно признаться тебе в своих ошибках уже тогда. Сказал бы: «Нет, я чувствую, что это неправильно. Я не могу заявить о ней как о своей работе». Если его совесть была неспокойна, он мог бы понять, что не должен делать этого. Если. Сам же я думаю, что он с абсолютно чистой совестью заявил о ней как о своей работе, потому что ему наплевать и на меня, и на мою чертову реакцию, а значит, его инсульт вообще никак не связан ни с кулинарной книгой, ни с Розой.
