– Тебе нравится?
– Ты прекрасен, – вырвалось у нее невольно.
От мальчишеского восторга его улыбка стала шире.
– Ты имеешь в виду это?
Он жестом указал на мраморную стойку, на ее десерт и на все, что было подано раньше или было предназначено для других.
– Я сказала именно то, что имела в виду.
Его рука застыла в середине размашистого жеста. Он повернулся, опираясь на мрамор, и нагнул голову. Она не могла видеть выражения его лица, поскольку он смотрел вниз, на свои руки, и был неподвижен. Казалось, он сильно потрясен, и что-то рождается из этого потрясения, и внутри его идет какая-то борьба. Наконец он повернул голову так, что смог бросить на нее взгляд, – беспокойный, встревоженный.
В ответ у нее на лице тоже появилось беспокойство. Что она делает? К чему это ее приведет?
– Вообще-то у меня есть пара свободных часов.
Он выпрямился, пошевелил затекшими плечами, поднял руки к белым пуговицам своей куртки. Все ее тело устремилось ему навстречу, как неуправляемый сорванец.
– Поговорим о той Розе, которую вы с отцом украли у меня?
В городе они брели рядом сначала по широкой лестнице с перилами, устланными древними, толще его руки, лозами, потом по пешеходной улице, столь узкой, что Габриэль мог вытянуть руки и коснуться противоположных стен. Старые арочные дверные проемы, окрашенные в синие, зеленые, желтые и пылающие оранжевые цвета, сочетались с прекрасными морскими оттенками жалюзи над ними. Кованые железные столы или деревянные, с шелушащейся краской, старые и расшатанные, стояли у дверей рядом с маленькими стульями и цветами в горшках, образуя уютные места для отдыха. На большой высоте между балконами были натянуты веревки, и на них висело белье, похожее на праздничные флаги.
Они вышли на плоскую, вымощенную камнем террасу, с одной стороны которой была усыпанная гравием площадка для boules[58]. У Джоли руки чесались сфотографировать играющих в петанк стариков, благородные платаны, летящий по воздуху серебристый шар на фоне глубокой синевы знаменитого Лазурного Берега. Но она удержалась, лишь позволила этой картине запечатлеться у нее в памяти и присоединилась к Габриэлю за столиком café[59] с видом на новую часть города, лежащую ниже крепостных стен и доходящую почти до берега моря.
Габриэль заказал кофе, а она попросила Perrier[60]. Джоли чувствовала странную легкость и даже какую-то необъяснимую свежесть, несмотря на то что съела достаточно много. Габриэль создавал невесомые, вызывающие восторг творения, которые, казалось, состояли только из запахов, текстур, великолепия. Пожалуй, он никогда не полагался на простое использование слишком большого количества сахара или жира.
