Посредине площади перед храмом стояла четырехугольная башня старинной кладки. Сверкал, слепил глаза серебряный купол храма. Литые бронзовые двери были затворены, из дверей как бы вытягивались черные головы неведомого божества. И опять подивился Горгий расточительству тартесских правителей. Все сплошь – серебро и бронза, как еще не додумались вымостить ими площадь...
Пересекши площадь, вошли в тень оливковых деревьев. Здесь, окруженные садами, стояли дворцы – были они гораздо меньше и ниже царского, но тоже крепкостенные и затейливые. Горгий приметил, что каждый из них что-то выпячивал: то ли каменный гребень над кровлей, то ли треугольный зубец, то ли просто шест, раздвоенный кверху. Очевидно, в этой части города, обнесенной стенами, жили только знатные тартесситы, царские придворные, и у каждого был дворец побольше или поменьше, соответственно знатности.
Над дворцом Миликона возвышалось два гребня. Распахнулись чернобронзовые ворота, Горгий вслед за носилками вошел в тенистый двор с бассейном. Миликон сбросил одежды на руки рабов, полез, кряхтя от наслаждения, в бассейн. Поплескавшись, сделал знак Горгию. Тот проворно скинул гиматий и сандалии, спустился в прохладную воду. Миликон с усмешкой сказал:
– Когда высокорожденный зовет низшего в бассейн, он не должен ждать, пока низший разденется. Но ты не знаком с нашим обычаем, и я прощаю твое смешное желание стать со мной наравне.
Горгий рассыпался в извинениях, Миликон властно его прервал:
– Помолчи, грек. И не вздумай на меня брызгать. – Он уселся на ступень, по пояс в воде, а Горгию велел стать на ступень пониже. Во дворе не было ни "души, только бродили две-три диковинные птицы, обличьем похожие на цапель, но с пышными невиданно-прекрасными хвостами. Из глубины дворца доносились невнятные женские голоса.
– Дошло до меня, – начал Миликон, – что карфагеняне сожгли у Кирны фокейский флот. Верно ли это?
Нет, господин...
– Называй меня – светозарный. И подумай, прежде чем говорить «нет». Будет лучше, если ты скажешь правду.
– Это правда, светозарный. Сожжено в битве много кораблей; но потери карфагенян не уступают фокейским.
– Тем не менее, – жестко сказал Миликон, – уцелевшие фокейские корабли навсегда покинули западную часть Моря.
– Этого я не знаю. Когда я плыл сюда, наш флот стоял в Кумах.
– А в Столбах стоял карфагенский флот, не так ли?
Миликон пристально посмотрел на грека, в его черных и влажных, как маслины, глазах была усмешечка.
