– Миликон, – сказал он, – поможешь греку в торговле.
Он удалился, сопровождаемый кошками. Павлидий вышел вслед за ним.
В галерее Венценосной Цапли царь оглянулся, недовольно буркнул:
– Ну, что еще? Покоя от вас нет.
– Грек лжет, Ослепительный, – доложил Павлидий. – Он сказал моим людям, что, опасаясь карфагенян, прошел Столбы безлунной ночью. А как известно, этими ночами стояла полная луна...
– Утомляешь ты меня, Павлидий. Если грек – карфагенский лазутчик, то займись, им. А мне не докучай. Эй, усыпального чтеца ко мне!
После ухода царя придворные почувствовали себя свободнее. Сапроний быстро доел баранину, выпил вина и, не отирая жирных губ, придвинул к себе тыкву в меду. Миликон, перебирая холеными пальцами бородку, шептал что-то на ухо ученому Кострулию, а тот хихикал, поводя вокруг острыми глазками.
Горгий сидел, не притрагиваясь к еде, и не знал, что делать. Уйти без разрешения было неприлично, оставаться – вроде бы ни к чему.
Наконец черные глаза Миликона остановились на нем.
– Не хочется в такую жару заниматься делами, – лениво сказал верховный казначей, – но что поделаешь, грек: царь повелел заняться тобой.
Горгий учтиво наклонил голову.
Сапроний оторвался от еды, засопел, остановил на Горгий тяжелый взгляд.
– Послушай, грек, – сказал он, – много ли в Фокее поэтов?
– Есть у нас певцы-аэды, – ответил Горгий. – А много ли их, не знаю, господин, не считал.
– Многочисленность поэтов идет во вред власти, – высказался Сапроний. И без обиняков добавил: – У меня кончился запас египетских благовоний. Умащиваться нечем.
– Чтобы тебя умастить, – насмешливо заметил Миликон, – надо извести столько жиру, сколько иному хватит на год.
Кострулий захихикал.
– Если бы это сказал не ты, светозарный Миликон... – недобрым тоном начал Сапроний.
– То ты бы немедля написал стихотворный донос, – закончил, смеясь, Миликон. – Знаю я тебя. – Он поднялся, стряхнул с одежды обглодки. – Идем, грек.
– Господин, – обратился Горгий к Сапронию, – у меня есть немного египетского жира. Если позволишь, я...
– Завтра вечером, – перебил его толстяк, – приходи в мой дом по ту сторону стены. Я пришлю за тобой раба.
Горгий поспешил за Миликоном, соображая на ходу, хватит ли для поэта двух амфор жира или придется пожертвовать три. Видно, этот пузатый – влиятельный человек при дворе, ничего не поделаешь, надо быть с ним в хороших отношениях.
Они вышли из дворца и остановились у массивных, обитых серебром колонн, подпиравших портал. Подскочили рабы с носилками, Миликон неторопливо взгромоздился, задернул полог. Рабы понесли его через широкую площадь, залитую солнцем. Горгий пошел следом. Раскаленные плиты жгли ноги сквозь подошвы сандалий.
