А. И. боялись и уважали и учителя, и ученики. Если она и не принадлежала в войну к «командному составу», то теперь, в мирной жизни, полностью реализовалась как командир. Перед ней ходили по струнке и подполковник М. (учитель истории и по совместительству военрук), и физрук (отставник рангом пониже), и трудовик. Не говоря уже о бывшем танцовщике – учителе ритмики – и почти всем женском преподавательском составе. За одним только исключением. Но именно это исключение сыграло важнейшую роль в моей жизни.
Та первая школа, на Петроградской, была старая, со своим прошлым. Она была элитной, с хорошо поставленным преподаванием иностранного языка. Иначе не отдал бы туда писатель Пантелеев свою обожаемую дочь, героиню книги «Наша Маша», – теперь ее трагической судьбе посвящена страничка ВКонтакте. Думаю, все у меня после той школы сложилось бы иначе: шесть уроков немецкого/английского в неделю, начиная со второго класса, – это вам не два ленивых у рока в неделю, начиная с пятого. Но тогда в моей жизни, наверное, не случилась бы встреча с другим, почти экзотическим языком, – грузинским. И, что совершенно точно, – я не летала бы до сих пор во сне.
История моей новой школы только начиналась, и начиналась, надо признать, с большим энтузиазмом. Нашим гимном был знаменитый «Марш авиаторов». На общих линейках, проходивших в теплое время на школьном стадионе, а в холодное – в актовом зале, из репродуктора неслось:
Мы рождены, чтоб сказку сделать былью,
Преодолеть пространство и простор.
Нам разум дал стальные руки-крылья,
А вместо сердца – пламенный мотор.
Все выше, и выше, и выше…
И наши голоса летели вверх и растворялись в жизнеутверждающем и одновременно жертвенном восторге.
Однако «небесные притязания» школы не ограничивались только нижними слоями атмосферы. Единственная в городе, она носила имя К. Э. Циолковского. В те годы научная фантастика была моим любимым литературным жанром, и наша школа представлялась мне неким аналогом беляевской «Звезды КЭЦ».
В нашем школьном музее висели фотографии ученого, чертежи космических аппаратов и напечатанная на машинке удобно дозированная биография, в которой, разумеется, ни слова не было о том, что и этот человек, вознесший СССР в космические выси, не миновал Лубянки. Впрочем, об этом факте вряд ли знал и кто-то из учителей. Как не знали они, скорее всего, и об эзотерических штудиях Циолковского, о его идее лучистого человечества. Хотя и учителя, и сам уклад школьной жизни, безусловно, подвигали детский организм учеников к выработке какого-то нового гормона, некоего нового вида энергии, не вполне даже человеческой. Эту энергию мы ощущали на себе и в себе не только в школе, но и дома благодаря участию в жизни взрослых с почти обязательными походами на демонстрации по красным датам календаря и вечерними застольями, которые превращали государственные праздники в семейные.
