Обидно, когда врут, а спросить не с кого. Если солгал знакомый — на него можно обидеться, если близкий — развестись, а обманули в кинотеатре — не ходишь туда пару недель, а потом снова идешь на пакистанскую эротику. Видиков не было, за рубеж ездили лучшие. Раз в три года. Каналов на телевидении было четыре! На трех показывали заседание 24–го съезда, а на четвертом мужик в костюме и галстуке строго предупреждал: «Я тебе пощелкаю!». И люди шли в кино, где кресла скрипели, плёнка рвалась, звук пропадал… Летом там было душно, зимой холодно. И всё равно — это был праздник. Пусть маленький, но твой. С ирисками, семечками, тающим мороженым. И никакой широкий формат со стереосистемой и попкорном не заменят первого поцелуя в последнем ряду.
Чтобы увидеть спину Мишель Мерсье или Элизабет Тейлор без бретелек, люди стояли за билетами дольше, чем при Горбачёве за водкой. Ну а если на экране мелькало что-то ниже спины, то зрители сидели даже в будке киномеханика, а кавалеры Ордена Славы 3–х степеней получали билет без очереди в тысячу человек…
А легенды, ходившие о том, что вырезали из картины!.. Какие только фантазии не посещали жителей sexless страны… Они могли украсить колонки писем — отзывов «Плейбоя». И все завидовали киномеханикам, которые это якобы вырезали. Потом стали догадываться, что режут в Москве, в специальной комиссии, которая строго следила за градусом эрекции советских граждан…
Вы обратили внимание, что после возвращения секса в страну уже не притягивают наш взгляд выбитые дощечки в раздевалках и разбитые окна в банях.
С насилием на экране было полегче, особенно если оно было революционным и справедливым. А поскольку справедливость уже была понятием классовым, то и служила интересам трудящихся, точнее тех, кто в поте лица наблюдал, как трудящиеся трудятся. Снимали насилие без крупных планов. Социалистический натурализм, не путать с соцреализмом, был нам чужд.
А если честно, то было и хорошее кино. Таких фильмов было немного, но смотрели их все… И все обсуждали. А сейчас все смотрят разное, а обсуждают… Да мало ли что можно обсуждать. Погоду, например…
Так, пойду в кино. А в какое? Это раньше оно было на каждом углу, а сейчас на весь город — три зала. Пока доеду, уже уходить надо. Кино отменяется.
В театр? Несерьезно. Во — первых, днем они не работают. Во — вторых, туда и вечером не очень ходят… Правда, когда столичные артисты приезжают, то залы полны, хоть и дорого. И не потому, что ценители собираются, а потому, что театру его первоначальная функция возвращается, роль собрания. Не партийно — профсоюзного, а городского. В Греции город становился городом, когда в нем появлялся театр. И мест в нем было столько, сколько свободных жителей. В начале, во всяком случае. Потом их не хватало… и мест, и свободных жителей. Интересно было, кто в чем пришел, кто с кем ушел. Раньше театральную публику именовали «обществом, за исключением черни и простого люда». А сейчас в рваных джинсах, туфлях на босу ногу, с мобилкой в руке. Как там у Горина? «Это хуже, чем народ, это лучшие люди города». Ползала сообщения отправляет, ползала смс — ки получает…
