Чтобы утвердиться в этом выводе, Жуан да Силва попросил Гоэмона как можно детальней ознакомить его с бытом и верованиями народа Чипангу. Это был честный обмен, потому как сам португалец рассказывал о своей родине и Европе все без утайки. При этом он старался больше говорить по-японски, чтобы улучшить свое познания в чужом языке. В этом случае уже Гоэмон выступал в качестве учителя, поправляя акцент и подсказывая нужные слова. И нужно отметить, что вскоре да Силва узнал про Чипангу гораздо больше, нежели об этой диковинной стране рассказывали монахи-доминиканцы, которых привел с собой иезуит и папский нунций Франсиско Ксавье, а также капитаны португальских судов, которых больше интересовали портовые девушки легкого поведения, нежели уклад жизни народа, с которым они торговали.
Когда юный синоби начал говорить на португальском вполне сносно, Жуан да Силва принялся учить его латыни, объяснив, что знание этого языка поможет ему общаться с жителями не только Португалии, но и всей Европы. Штурман почему-то решил, что Гоэмона определили к нему в обучение, потому что решили сделать подростка купцом. А то, что его умыкнули, да Силва отнес на варварские нравы желтолицых.
Занимался он с Гоэмоном всегда после полудня. Португалец знал, что подросток поднимался очень рано, едва забрезжит рассвет, а потом куда-то уходил, но куда именно, он не имел понятия. А юный синоби не прекращал тренировки. С каждым днем нагрузки на него все возрастали и возрастали, но он не жаловался и стоически терпел все, что преподносил ему ямабуси. Он спускался вниз, к горному озеру, чтобы там медитировать, а затем сражался с невидимыми противниками, пуская в ход все свое уже недюжинное мастерство.
Со стороны это выглядело странно. Подросток метался по ложбине со скоростью ураганного ветра, иногда забираясь на деревья и уподобляясь обезьяне, перебирался с ветки на ветку, иногда совсем исчезая, будто растворяясь в зеленых древесных кронах. На берегу озера появились и странные камни, расколотые пополам. Это Гоэмон упражнялся в тамэсивари. Он колотил камни ребром ладони так лихо, будто это были орехи.
По вечерам Жуан да Силва выступал в качестве проповедника. Ему никто не мешал молиться, и спустя какое-то время он загорелся наставить косоглазых «варваров» на путь истинный. Португалец долго и пространно рассказывал о своем главном божестве, которое японцы выговаривали как Дзэсусу Кирисито, а ямабуси и Гоэмон внимательно слушали, переваривая сказанное пленником каждый по-своему.
