Он бил беспрерывно. Мы взглянули вверх и увидели, что рядом с перекрестком, буквально перед нами, собираются приземлиться сирийские вертолеты. Над ними кружил наш самолет, Эли сказал, что это „мираж“, он безуспешно пытался сбить их. Вертолеты летели так низко, что мы видели находящихся в них солдат — десятки „коммандос“, высоких, в маскировочной одежде, вооруженных, с вымазанными черным лицами.
А нас было четверо танкистов с двумя „узи“ — на ремне и без.
Сирийцы соскочили на землю, и мы еще даже не успели подумать, что нам делать, как откуда-то появились наши солдаты на бронетранспортерах и открыли по ним бешеный огонь. Не обменявшись ни словом, мы взяли свои „узи“ и пошли дальше.
И никогда не говорили о том, что тогда произошло.
Рядом с нами остановился грузовик с разбитым вдребезги ветровым стеклом. Сидевший в нем офицер спросил, не с подбитого ли мы танка. Возле Рош-Пины организован полковой сборный пункт для таких, как мы. Там набирают новые экипажи для вышедших из ремонта танков. Он ездит по местности, ищет танкистов и подвозит туда. Подвезет и нас. Гиди и Рони поместились в кабине, мы с Эли залезли в кузов. Там лежали раненые.
Кто-то из стоящих снаружи узнал Рони и крикнул: „Рони, что с тобой приключилось?“
Позднее оказалось, что прошел слух о том, будто Рони был ранен и его увезли с поля боя на грузовике. Слух этот очень быстро достиг йешивы. Рони разыскивали по всем госпиталям. И невесте его передали, что он ранен. Однако он был тут, с нами…»
Я продолжил рассказ:
«…Мы проехали мост Бнот-Яаков — на этот раз в обратном направлении. Грузовик остановился, мы вылезли и увидели совершенно невероятную картину: множество солдат сидели, разбившись на группы, на своих вещмешках, ели шоколадные пирожные и запивали их лимонадом. Как будто там, наверху, не было никакой войны. Мы смотрели на них и не понимали, на каком мы свете. Кто эти солдаты? Почему они сидят здесь? Почему они не на плато?
Непонятно, боевые это части или нет. Мы-то были уверены, что все наши силы там, что больше не осталось никаких солдат. В своих замызганных комбинезонах, с „узи“, мы выглядели странно на их фоне. Хотелось кричать: „Вы что, не знаете, что делается там, наверху? Мы прямо оттуда, там идет страшная война, нужен каждый солдат, дорога каждая минута!“ Но ни единого слова не слетело с наших уст.
Вдруг мы увидели Бенци, парня из нашей йешивы, заряжающего танка 1-Алеф. Весь черный от копоти, с воспаленными глазами, в длинной шинели НАТО — подкладка разодрана, клочья ее развеваются на ветру, — с „узи“ и двумя магазинами патронов. И он кричит мне и Эли: „Ребята! Мы должны найти танки и снова вернуться туда. Там гибнут люди. Многие танки подбиты. Сирийцы продвигаются. Необходимо остановить их, хоть голыми руками. Больше некому делать эту работу. Я отправляюсь туда. Требуются танкисты: командиры танков, водители, наводчики. Отремонтированные танки снова поднимаются на Голаны. Ам Исраэль хай! Жив народ Израиля!“
