— Мне все одно, у вас или у кого другого, мэм, лишь бы платили хорошо, — ответил молодожен.
— Верно, человеку жить надо! — раздалось с того конца зала, куда только что, громко постукивая деревянными подошвами, вошла какая-то женщина.
— Кто эта женщина? — спросила Батшеба.
— Я его законная супруга, — вызывающе отвечал тот же голос.
Обладательница этого голоса выдавала себя за двадцатипятилетнюю, выглядела на тридцать, знакомые утверждали, что ей тридцать пять, а на самом деле ей было все сорок. Эта женщина никогда не позволяла себе, как некоторые иные молодые жены, выказывать на людях супружескую нежность, быть может, потому, что у нее этого и в заводе не было.
— Ах, так, — сказала Батшеба. — Ну что же, Лейбен, остаетесь вы у меня или нет?
— Останется, мэм, — снова раздался пронзительный голос законной супруги Лейбена.
— Я думаю, он может и сам за себя говорить?
— Что вы, мэм! Сущая пешка! — отвечала супруга. — Так-то, может, и ничего, да только дурак дураком.
— Хе-хе-хе! — захихикал молодожен, весь перекорежившись от усилия показать, что он ничуть не обижен таким отзывом, потому что, подобно парламентскому кандидату во время избирательной кампании, он с неизменным благодушием переносил любую взбучку.
Так, один за другим, были вызваны все остальные.
— Ну, кажется, я покончила с вами, — сказала Батшеба, захлопывая книгу и откидывая со лба выбившуюся прядку волос. — Что, Уильям Смолбери вернулся?
— Нет, мэм.
— Новому пастуху нужно подпаска дать, — подал голос Генери Фрей, снова стараясь попасть в приближенные и подвигаясь бочком к стулу Батшебы.
— Да, конечно. А кого ему можно дать?
— Каин Болл очень хороший малый, — сказал Генери, — а пастух Оук не посетует, что ему еще лет мало, — добавил он, с извиняющейся улыбкой повернувшись к только вошедшему пастуху, который остановился у двери, сложив на груди руки.
— Нет, я против этого не возражаю, — сказал Габриэль.
— Как это ему такое имя дали, Каин? — спросила Батшеба.
— Видите ли, мэм, мать его бедная женщина была, неученая. Святое Писание плохо знала, вот, стало быть, и ошиблась, когда крестила, думала это Авель Каина убил, ну и назвала его Каином. Священник-то ее поправил, да уж поздно; из книги церковной никак нельзя ничего вычеркнуть. Конечно, это несчастье для мальчика.
— Действительно, несчастье.
— Ну да уж мы стараемся смягчить. Зовем его Кэйни. А мать его, бедная вдова, уж так горевала, все глаза себе выплакала. Отец с матерью у нее совсем нехристи были, ни в церковь, ни в школу ее не посылали, вот так оно и выходит, мэм, родителевы грехи на детях сказываются.
