Лосьон для ног с этикеткой «Проактив».
Оральный дезинфицирующий клей.
(8:33) Доктор Арлисс:
– Что она с собой делает, никого не касается.
(8:33) Доктор Райнхольд:
– Жулить по-дружески – это одно, а осознанно подвергать риску чью-то жизнь – совсем другое. Нельзя притворяться, что ты помогаешь людям, Фаулер.
(8:34) Доктор Эванс:
– Прости нас, Миранда. Мы правда ничего не знали.
Эти ребята так озабочены последствиями вовсе не потому, что приняли близко к сердцу мои проблемы с весом. Просто все гадают, кто из них, если не он сам, был отцом: у нас тут своя «Мамма мия!». И поскольку они никогда этого не узнают, ответственным чувствует себя каждый.
Медсестра Хизер Фаулер, высоко подняв средний палец, хромает к выходу и объявляет Богу и миру:
– В жопу эту работу! Оставайтесь со своей хрюшкой!
– Эй, Фаулер! – кричу я, когда она подходит к дверям.
Она замирает и в последний раз оборачивается. Ни следа от былой красоты и уверенности – на сломанном каблуке неуклюже стоит грустная простушка с размазанной тушью под закипающими глазами.
Я делаю худшее, что может сделать женщина, внезапно получившая власть.
«Локоток-ладошка, глубоко дыши».
Я машу стерве.
Адам Скорупскас
Невидимое граффити[28]
Она безмятежно спала на полу в подвале пустого дома на Чалмерс-стрит, в восточной части Детройта. Из ее бедра торчал, покачиваясь, пустой шприц; рядом лежала Библия, плюшевый медвежонок и трубка для крэка.
Я так и не понял, как ей удалось сюда проникнуть – в свете фонарика было отчетливо видно, что у нее нет рук. Одна культя под головой, вторая – на груди. Желтый сарафан в мелкие оранжевые цветы. Азиатско-африканские черты лица. Ее ноздри чуть заметно трепетали. Луч фонарика образовывал вокруг головы подобие нимба. Позади на стене виднелся рисунок: зебра ест деньги, растущие на изрытой норами земле (собственно, это и были настоящие крысиные норы).
В моем сером веществе, соединяющем мозг с речевым аппаратом, закопошились обрывки фраз. Я взял блокнот, ручку и написал: «Привет, меня зовут Сизто Ломакс. Я инспектор заложенной недвижимости города Детройта. Извини, что молчу, – я немой. По правилам банка присутствие посторонних не допускается, поэтому ты должна освободить помещение. Хочешь в больницу?»
На ощупь кожа на ее культях казалась чешуйчатой, как у рептилии. Сама девушка весила не больше пустого чемодана. Зажав фонарик зубами, я подхватил ее на руки и по скрипучей лестнице вынес на улицу.
Девушку разбудили капли дождя, громко барабанящие по жестяному козырьку. Она стала отчаянно извиваться и, вырвавшись у меня из рук, с глухим стуком упала на землю. Скользнула взглядом по моей уродливой мексиканской физиономии. Откатилась подальше. Я поднес блокнот к ее лицу.
