- Пали во все, и на берег! Бери их голыми руками!
Последовал ответный русский залп.
- На берег! На шанцы!
И почти моментально карбасы очутились у берега, и русские стремительно лезли на шанцы, опережая друг друга.
Такая смелость ошеломила шведов, и они почти не защищались.
Когда все было покончено молодцами-преображенцами, запевала Гурин крикнул:
- Братцы! Выноси!
И он запел:
Ах, на что было огород городить!
Ах, на что было капустку садить!
И преображенцы "вынесли" своего запевалу: они залихватски отмахали забирательную плясовую песню, которую их потомки, почти столетие спустя, весело пели, когда, под начальством Суворова, брали Варшаву...
Государь вместе с своею свитой, а равно Шереметев и Апраксин наблюдали это молодецкое дело, и Петр сказал:
- Понеже шведы видели уже моих молодцов в деле с сею первою их фортецею, то чаю, не захотят того же испытать на себе и на том берегу, того ради, избегая напрасного пролития крови, пошли ты, Борис Петрович, тотчас же к Шлиппенбаху письмо с предложением, на каких аккордах комендант Нотебурга намерен будет сдать тебе доверенную ему крепость.
- Государь! - сказал Шереметев. - Твое письмо крепче моего на него воздействует.
- Но ты фельдмаршал, а я только бомбардирский капитан, - возразил государь, - того ради тебе надлежит вязать и разрешать.
Письмо было послано. В нем говорилось, что осажденной крепости надеяться не на что и подкрепления ожидать неоткуда, все пути к ней отрезаны.
Посланный скоро воротился с ответным письмом Шлиппенбаха. Глаза царя блеснули зловещим огнем, когда он дочитал ответ коменданта.
- Что пишет он? - спросил Шереметев.
- Просит четыре дня отсрочки, - гневно отвечал Петр.
- Какой прок ему в отсрочке?
- Не смеет-де без разрешения начальства сдать крепость.
- А где его начальство, государь, в Польше или в Швеции?
- В Нарве... Горн.
При воспоминании о Нарве Петр пришел в величайший гнев.
- Так не давай же им передохнуть! - сказал он Шереметеву. - Открой огонь изо всех орудий.
И канонада началась. Огонь был убийственный. Сам государь ходил по батареям, поощрял пушкарей, сам направлял орудия. Уже не раз от русских бомб загоралось в крепости, но шведы продолжали упорно держаться.
Наконец, на третий день русские увидели, что на стене крепости взвилось белое полотнище и, немного спустя, от берега у крепостных ворот отделилась лодка с "барабанщиком"-парламентером.
- Пардону просить, - улыбнулся Шереметев.
- Ну, теперь пардон вздорожал у меня на базаре, - заметил государь. Надо было вовремя аккорды предъявить.
