Это Меншиков сделал сюрприз государю, без его ведома выписав к войску Марту с ее небольшой придворной свитой... У полоняночки Марты Скавронской была уже своя придворная свита из мамушки-боярыни и "дворских девок", то есть фрейлин, за которыми, однако, придворный сердцеед Орлов не смел ухаживать.
"Шишечка"... мальчика бы... мой Алексей плесень какая-то", вспоминал Ягужинский сорвавшиеся с уст царя роковые слова, и ему стало страшно, что он их невольно подслушал... Страшные слова!.. Они обещают роковой переворот в престолонаследии... Как ни был молод Павлуша, но окружавшая его почти с детства государственная атмосфера научила его понимать всю важность того, что неизбежно должно было произойти в будущем... Молодость не помешала Ягужинскому видеть, что не такого наследника следовало бы царю-титану иметь, не такого, каков был царевич Алексей Петрович... Но за ним стояла вся старая Россия, все недовольное нововведениями сильное и богатое боярство, все озлобленное против церковных "новшеств" духовенство, озлобленное притом кощунственными издевательствами над ним этих "всешутейших и всепьянейших соборов", этих "князей-пап", "княгинь-игумений", святотатственными "канунами Бахусу и Венере"... А все раскольники? А народ, долженствовавший выносить усиленные налоги и усиленную рекрутчину?
"Алексей - плесень"... Но эта плесень равносильна кедру ливанскому, каким иногда казался Ягужинскому Державный Плотник. Страшная должна предстоять борьба этих двух сил...
Павлуша поторопился отойти дальше от страшной палатки и остановился в ожидании, не позовет ли его царь.
В это время к нему подошел Меншиков.
- Ты что же стоишь тут, на часах, что ли, в карауле? - спросил он с улыбкой.
- Государь приказал было мне идти за собой, но там он не один, смущенно отвечал Ягужинский. - Его встретила...
- Знаю... что ж, обрадовался государь нечаянности?
- Кажись, очень обрадовался.
Но про "шишечку" и про "плесень" - ни гугу...
- Я знал, что обрадуется, - сказал Меншиков. - Еще в Архангельске вспоминал, бывало, про нее: "Что-де моя Марфуша?" - "Скучает, - говорю, по тебе, государь". - "Хоть бы одним глазком, - говорит, - а то в походе, - говорит, - мы ни обшиты, ни обмыты"... Я и спосылал в Москву к мамушке-боярыне, чтоб, будто ненароком, сама-де соскучилась, давно не видавши светлых очей государевых... Ну, я рад, что так случилось... Так рад сам-то?
- Нарочито рад, - отвечал Павлуша.
- А то я и дубинки, признаюсь, побаивался... самовольство-де...
