Державный плотник | страница 68



Тило мое порубайте, у чистим поли поховайте,

Звиру та птици на поталу не дайте".

- Бидный! - тихо вздохнула Мотренька. - Ото браты!

Эта наивность и доброта девушки так глубоко трогали Павлушу Ягужинского, что он готов был броситься перед нею на колени и целовать край ее "спиднычки".

- У тебе не такый був брат, - улыбнулась дочери пани Кочубеева, - та не дав Бог.

Снова настала тишина, и слышен был только перебор струн, а за ним суровое слово порицания братьям бессердечным:

И ти браты тее зачували,

Словами промовляли:

"Братику милий,

Голубоньку сивий!

Шо ты кажешь!

Мов наше серце ножем пробиваешь!

Що наши мечи на тебе не здиймутся,

На дванадцять частей розлетятся..."

- Ох, мамо! - схватила Мотренька мать за руку. - То ж з ным буде! жалобно шептала она, на глазах ее показались опять слезы.

Ягужинский видит это, и его сердце разрывается жалостью и любовью.

7

Полная глубокого драматизма дума козацкая начала волновать душу даже холодного на вид гостя московского.

"Чем-то кончится все сие? - спрашивает себя мысленно Протасьев. Колика духовная сила и лепота у сих хохлов, коль у самого подлого, нищего слепца слагается в душе такая дивная повесть".

И он уже с глубоким интересом вслушивался в дальнейшие детали развертывавшейся перед ним драмы, об одном сожалея, что нет здесь великого государя, чтоб и он прослушал козацкую думу, которая говорила устами слепца:

То брат середульший милосердие мае,

Из своего жупана червону та жовту китайку видирае,

По шляху стеле - покладае,

Меншому брату примету зоставляе,

Старшому брату словами промовляе:

"Брате мий старший, ридненький! Прошу я тебе:

Тут травы зелени, воды здорови, очереты удобни

Станьмо кони попасимо.

Свого пишого брата хочь трохи пидождимо,

На коней возьмимо,

В городы християнськи хочь мало надвезимо,

Нехай же наш найменший брат будет знати,

У землю християнську до отца дохождати ..."

- О, хороший, хороший! - сами собой шепчут губы Мотреньки.

А кобзарь тянул:

То старший брат до середульшого брата словами промовляе:

"Чи ще ж тоби каторга турецка не увирилася.

Сириця у руки не вьидалася!

Як будемо своего брата пишого наджидати,

То буде з Азова велыка погоня вставати,

Буде нас всих рубати,

Або в гиршу неволю живцем завертати".

- Правдыво рассудыв старший брат, пане стольнику? - спросил Протасьева Мазепа.

- Нет, пан гетман! - отрезал стольник. - За такой рассуд великий государь велел бы старшего брата бить батоги нещадно, дабы другим так чинить было неповадно.