— Всевышний подтвердит, что нарушение моей чести я полностью простил, — реб Лейви поднимает обе руки, — я изо всех сил старался, чтобы никто не узнал о вашей проделке, потому что знаю вас по вашим прежним делам. Я хотел избежать еще одного столкновения с вами. Но поскольку ваше решение об агуне стало достоянием улицы, вы обязаны открыто признать, что совершили ошибку. Если вы не сделаете этого — последствия будут для вас ужасны. Мы будем судить вас как закоренелого отступника и отторгнем вас! — Реб Лейви указал на раскрытый том Рамбама. — Мы предадим вас отлучению!
— Отлучайте! — отвечает реб Довид, стиснув зубы и сжав кулаки.
— Что здесь происходит, люди добрые? — поднимается реб Шмуэль-Муни, который все время молчал, выжидая, когда придется прибегнуть к хитростям дипломатии. Теперь, когда стороны нагромоздили гору ссылок на ранних и поздних авторитетов, когда выкрик реб Лейви — «отлучение!» — повис в воздухе, как топор, реб Шмуэль-Муни почувствовал, что настала пора показать свое умение.
«Положитесь на меня, это моя область», — мысленно передразнивает реб Шмуэля-Муни Иоселе, сын реб Ошер-Аншла. Восемнадцатилетний мудрец и эрудит уже понял, что дуэль толкователей закончилась. Он перестает вертеть свои вьющиеся пейсы, а шесть виленских фолиантов Талмуда, которые сами собою листались и сопоставлялись в его памяти, уплывают в недра его разума, точно в большой книжный шкаф.
Реб Шмуэль-Муни мигом вылезает из-за стола и пытается отвести реб Довида в сторонку, чтобы пошептаться с ним, как он это обычно делает, примиряя спорящих. Но реб Довид стоит, наморщив лоб, и его молчание ясно показывает, что он тверд и непоколебим, что он не желает секретничать. Реб Шмуэль-Муни тут же меняет политику и принимается говорить громко, так, чтобы все слышали:
— К чему раздоры? Можно повести дело так, чтобы и этих удовлетворить, и тех не обидеть. Полоцкий даян подпишет решение о том, что он допустил ошибку, а агуна пусть последует по своему разумению.
— Я не намерен ничего подписывать, — возражает полоцкий даян.
— Тогда можно по-другому, — реб Шмуэль-Муни описывает большим пальцем круг в воздухе, — вы таки ничего не подпишете, но убедите эту женщину, чтобы она развелась с мужем.
— Я не желаю, чтобы она разводилась, — отвечает реб Довид.
— А что в том раввинам? — расплывается и без того широкое лицо Фишла. — Смысл ведь именно в том, чтобы реб Довид признал свою ошибку. Чем поможет развод агуны, если реб Довид не отменит свое разрешение?
