Калман нанял гойку прибрать свою квартиру, запущенную за годы вдовства. Жил он в предместье Липавка, и никто из соседей, приглашенных на свадьбу, не был знаком с невестой и ее семьей. Сестры Мэрл пришли без мужей. Старшая, Гута, не хотела, чтобы ее пьяница имел повод напиться, а Голда, самая младшая из сестер, не взяла с собой своего мужа-лодыря, потому что тот был приятелем Мойшки-Цирюльника. С тех пор как Мэрл пригрозила Мойшке утюгом за его приставания к ней, он открыто стал ее кровным врагом.
Калман проявил великодушие и нанял извозчика, чтобы привезти из богадельни Кейлу, мать Мэрл, с трудом передвигавшую распухшие ноги. Едва Гута и Голда увидели ее, они разразились таким плачем, словно мать пришла проститься с ними перед смертью. Мэрл молчала, и эта сдержанность, это задумчивое молчание украшали ее, делали еще более моложавой. Соседи не могли надивиться: Калману, этому ничтожеству, этому маляру-пачкуну, который и работает-то день в году, досталась такая красавица!
Важнее жизни было младшему шамесу, чтобы и у него венчание вышло таким же, как у реб Йоше. Стать высоким и широкоплечим, как старший шамес, Залманка не мог. Он был маленький, худенький и почти что безбородый. Но раскачивался он, как реб Йоше, и очень старательно произносил благословения. А вдовец Калман раскачивался в такт ему, да так искусно, будто уже раз десять стоял под хупой.
Младшая сестра вдруг ущипнула старшую и молча указала на невесту.
Отчаянно бледная, стояла Мэрл под хупой, словно принцесса среди попрошаек. Гордо откинув голову, она разглядывала младшего шамеса и кладбищенского хазана-маляра, своего жениха. Ее глаза сверкнули черным огнем, и щеки порозовели. Она живо оглянулась, приоткрыла рот — и сестры поняли, что она сейчас захохочет. Дикая коза пробудилась в ней! Беда! И Гута с Голдой вместе догадались броситься ей на шею с воплями:
— Пусть твоя жизнь будет светлее нашей, Мэрка!
Они долго причитали, пока своими объятиями не задушили ее смех, и Мэрл уже не смеялась до конца свадьбы. Она лишь гладила мать по голове и улыбалась влажными глазами. Кейла тяжело сидела на стуле, держа распухшие руки на коленях. Она была встревожена, чувствовала, что все происходит как-то поспешно, совсем не так, как если бы у Мэрл было настоящее разрешение от раввинов.
Калман посоветовался с женой, и они решили, что он переселится к ней, на Полоцкую. Собственно, Калман совещался сам с собой, вслух, а жена его молча кивала головой в знак согласия. Калман рассудил, что поскольку он постоянно вертится на малярной бирже на Завальной улице, напротив дровяного рынка, и ждет там заказчиков, которым понадобится маляр, то ему вовсе не обязательно жить в своей старой квартире на Липавке. А у Мэрл на Полоцкой налаженная клиентура, и ей нельзя переезжать. Правда, домик тесноват, но дружной жизни теснота не помеха, а уж если повезет в делах, то и на Полоцкой можно найти более просторную квартиру.
